— Ну все, Наденька, давай, мы быстро, — приторно-ласково произнес он. Развернул ее спиной к себе, нагнул так, чтоб Надя оперлась руками о стиральную машину, стоявшую в ванной, задрал халатик и знакомым, отвратительно-алчущим жестом скользнул рукой ей между ног.

… Это было не больно. Разве что немного саднящего чувства, такая маленькая колющая боль. Но отвратительно до умопомрачения. Настолько, что хотелось сдохнуть. Впрочем… нередко Надя смотрела на себя словно со стороны во время этих проверок, убеждала себя, что происходит это не с ней, чтоб не сойти с ума. Старалась просто переждать. Но отрешиться получалось не всегда.

Убедившись, что она еще девушка, Кир не остановился. Еще долго водил там пальцами, оглаживал, перебирал. Как будто мерзкие толстые черви у нее между ног, поэтому Надя терпеть не могла червей. Другой рукой залез под халат и принялся елозить по груди.

— Девочка мой, чистая, нежная, — приговаривал он. Потом глухо простонал, быстро расстегнул брюки, чуть развернул Надю и положил ее руку на свое восставшее естество. — Давай, девочка .. Наденька… помоги мне…

Надя помогла. Когда она помогала, он кончал быстрее. А значит, все быстрее заканчивалось. Главное, не думать о том, что происходит. Вообще не думать.

Не чувствовать.

Потом удовлетворенный Кир еще наговорил ей сладких слов, велел идти ужинать и вышел. А Надя осталась в ванной.

Посмотрела на себя в зеркало. На лице не отразилось и тени того, что она испытывала глубоко внутри. Она давно не давала себе чувствовать это в полной мере.

В первый год жизни в дедовой квартире, когда он придумал эти осмотры, Надя просто не верила, что это с ней происходит. А после проверок содрогалась от собственной грязи, принимала душ в жалкой попытке изменить что-то, смыть с себя ощущение липких щупалец и какой-то отхожей ямы, с которой ассоциировалась эта процедура.

Потом стало по-другому. Последнее время она чувствовала себя не грязной. Просто куклой. Вещью, с которой делают, что хотят, а она не может ответить. Это состояние не оставляло долго. Иногда Наде казалось, что она все время остается где-то на заднем плане.

Кстати, удивительно, но попытки «восстановить порядок», поставить вещи нужным образом, ее полуосознанные жесты с бляхой на сумке как-то помогали чувствовать себя живой. Этим она словно продолжала сражаться  в битве, в которой давно проиграла.

Лишь в такие дни, как этот, с ВДНХ, она чувствовала себя по-настоящему живой.

Вот теперь и расплачивается. За хорошее всегда нужно расплачиваться. Дед напомнил ей, кто она такая в его руках.

Даже уйти от него уже хотелось не так сильно. Да и не могла она. А о том, почему не может, Надя вообще предпочитала не думать. Потому что это был ее самый большой страх.

***

На следующий день Надя никуда не ходила. Не хотела раздражать Кира перед поездкой на природу. Они про нее не говорили, значит, все оставалось в силе. Слава Богу.

Уезжать на природу решили в пятницу вечером, а в следующий вторник у Нади был  экзамен. Вот она  и готовилась к нему. Еще поиграла на пианино, она вообще-то закончила музыкальную школу, играла прекрасно, дома нередко радовала отца с тетей Ирой музыкальными вечерами. Кир тоже любил слушать, как она играет. Когда Надя поступила в институт и переехала к нему, даже специально купил фортепьяно.

Приготовила борщ и котлеты с картофельным пюре, экзотический салатик. На самом деле Надя хорошо готовила, отец-повар научил. Но здесь, в Лыткарино, делала это крайне редко. Ей не хотелось готовить в присутствии Кира, просто какая-то стена стояла внутри.