– Вот ты какая! – игриво возмутился я. – Да ты само коварство!

– Это не я, это роль, – серьёзно заявила Женя. – Ну как, ты понял? Справишься?

– Не идиот, вроде, – хмыкнул я.

Ей было не до шуток, словно решался вопрос государственной важности. Мелкий узурпатор показал пальцем на дверной проём у противоположной стены.

– Отойди туда. Итак, я прячусь, а ты выходишь.

Я с трудом не прыснул, представляя, как всё это будет выглядеть со стороны. Все записи потом обязательно нужно будет уничтожить, а пока... Женя застыла, скорбно согнувшись над полом, почти как умирающий лебедь – единственный реальный балет, который я урывками видел по телевизору... Я глянул на неё и потёр руки: что ж, поиграем! Затем подбоченился, вспоминая былое. Представил, что у меня борода лопатой, тулуп и шапка с рукавицами, и выдал, как на детском утреннике под звуки оркестра:

– Охо-хо, и где же моя Снегурочка? Куда запропастилась?

Женька подскочила, как ужаленная, и вытаращила огромные глаза на меня.

– В балете не говорят! – прошипела она точь-в-точь, как гусь в деревне, совсем не лебедь. – Ты разве этого не понял?!

Оу, сколько темперамента! – подумал я, а вслух сдался:

– Хорошо, хорошо, я могила! – и жестом показал, что застегнул себе губы на змейку-молнию.

Она зыркнула, как директор школы, и снова согнулась. Меня так и подмывало процитировать сказку «Морозко»: «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе...» Хотя ладно, ещё покусает. И я, топая, будто в валенках – хоть от этого не удержался, – пошёл «искать потеряшку».

А она громко дышала. Нашёл бы даже с закрытыми глазами! Под подкрадывающуюся музыку я приблизился и тронул её легонько за плечо. Женя встрепенулась, разогнулась, поднялась на носочки, какая-то вся совсем иная. Такая интересная!

Девушка вспыхнула тёмными глазами, словно обрадовалась, увидев меня. И... прильнула к моей груди, обвив руками мою шею. Так нежно и ласково, что я оторопел. Пригнулся, чтобы ей было удобно, чуть не коснувшись губами виска. Но она уже отстранилась. Запорхала на носочках передо мной под воздушную музыку себе под стать. И было в этом какое-то волшебство...

Я уставился на неё, обомлев, и забыл, что надо делать дальше.

– Руку! – рыкнуло прозрачное создание.

Я опомнился и протянул ладонь. Она оперлась о неё весьма цепко и, встав на палец одной ноги, подняла вторую очень высоко. Я оглянулся, а Женя уже промелькнула за моей спиной. Как муха бесшумно.

– Другую! – раздался рык слева.

Я замешкался, обернулся. Снежинка стояла, уткнув руки в боки и поджав губы.

– Это никуда не годится! Ты же сказал, что запомнил! Или всё ушло в твоё «Охо-хо»? Это же элементарно: одну руку, другую, потом на плечо. Всё в такт, даже думать не надо!

Вот наглая! – тренькнуло у меня в голове.

– Так, давай-ка сбавь обороты. Я тебе не мальчик из твоего театра! – строго ответил я.

Женя моргнула пару раз и опомнилась, изобразила улыбку.

– Да, извини, ты же в первый раз. Прости-прости, я очень нетерпеливая. Давай ещё попробуем?

– Ну давай, – буркнул я басом. – Только без этого вот. Заводи свою шарманку с самого начала.

С ангельским видом эта тиранша муравьиных размеров попросила елейно:

– Серёжа, ты, пожалуйста, снова отойди к той стене, хорошо?

Ага, уже Серёжа... Ну-ну!

– Хорошо, – всё ещё недовольно проворчал я, чтобы не расслаблялась.

А то ишь, раскомандовалась!

* * *

Во второй раз сбился не я, а она. Оказалась слишком далеко за спиной, когда я подал руку.

– Ещё раз! – сказала Женя.

Я кивнул. И понеслось. В третий раз лажанули оба – при прикосновении ладонь к ладони голова моя сразу отключалась. В четвёртый... Впрочем, я держался, хоть и не железный. Но разве можно чувствовать себя деревом, когда обольстительная, пахнущая чем-то пряно-японским, красивая юная женщина в четвёртый раз кидается тебе на шею, касается пальцами загривка, улыбается, заглядывая в глаза?