Я резко поворачиваюсь. Впиваюсь глазами в его лицо. Это он только что сказал?

— Чего пялишься как на привидение?

— Ничего, — качнув головой, снова отворачиваюсь к окну.

Мы в пути уже больше половины дня, еще пара часов — и начнет темнеть.

— Почему ты меня так ненавидишь? Что плохого я тебе сделала? — мой голос звучит с надрывом. Я ведь и правда не понимаю, почему он так ко мне относится.

Почему все они так ко мне относятся? Неужели действительно из-за того, что я не могу за себя постоять?

Меня учили, что быть хорошей правильно. Быть доброй — правильно. А в реальности эти качества на фиг никому не нужны, и люди принимают их за слабость.

Если ты добрый, доверчивый… То непременно слабый. Никчемный и даже жалкий.

— За твое притворство. — Ян выкручивает руль, и мы съезжаем с дороги к заправке. — Я такой, какой есть, ни хуже, ни лучше. А ты строишь из себя…

— По-твоему, нужно быть законченной дрянью? Такие понятия, как совесть, честность, сочувствие, для тебя совсем ничего не значат?

— Сочувствие заканчивается там, где начинается личная выгода. С совестью и честностью та же история. Ты от меня не в восторге, — хмыкает, — но продолжаешь сидеть в этой тачке. Где же твоя честность? Хотя бы по отношению к самой себе? Правильно, сейчас тебе выгодно быть рядом. Быть здесь, потому что вернуться к своей бабке тебе тупо страшно. Ты не знаешь, что делать, и идешь у меня на поводу из личной выгоды. Так проще, когда кто-то что-то за тебя решает. Поэтому не надо строить из себя святую.

— Я не святая и никогда ничего из себя не строила.

— Согласен. Святые не бухают вискарь и не зажимаются с малознакомыми…

— Я поняла! — взмахиваю руками. — Поняла. Куда мы едем?

— Просто едем. Какая разница куда? Остановимся там, где понравится. Сейчас только заправимся.

У меня, как назло, урчит в желудке, и Ян добавляет:

— Ну и что-нибудь пожрем сами.

Пока Гирш заправляет машину, я брожу вдоль коротких рядков супермаркета на заправке. Беру холодный чай в бутылке, снеки и сэндвич. Расплачиваюсь сама.

Яна жду на улице, впиваясь зубами в теплую ветчину внутри треугольных кусочков тоста. Оказывается, я такая голодная, что готова слона проглотить.

В машине между нами снова повисает молчание. Я обдумываю его слова. В чем-то он прав, конечно. Мне нужно что-то делать, как-то меняться, но в голове такая каша… Слишком много событий для одного дня.

Я сбежала из дома, уехала черт знает куда с человеком, который меня ненавидит. Поступила, вероятно, очень глупо. Это же Ян, он может выкинуть все что угодно. Но моя злость на родных настолько сильная, что я готова существовать бок о бок с этим исчадием ада, лишь бы не возвращаться.

Может быть, к концу этого путешествия я действительно пойму, чего по-настоящему хочу от жизни. Какой хочу видеть себя!

Чтобы что-то изменить, нужно выйти из зоны комфорта, только проблема в том, что большинство в эту зону комфорта даже и не входили…

— Подай воды, — просит Ян.

Я тянусь рукой к заднему сиденью, ухватываясь за горлышко бутылки пальцами.

— Держи, — протягиваю ему.

Он кивает. Это, видимо, вместо спасибо.

— Ты водить умеешь?

— Нет. А что?

— Глаза слипаются. Тогда тормозим и ночуем тут.

Ян съезжает в какое-то поле и глушит мотор. Фары гаснут. Мне становится жутко. Мы одни черт-те где. Если он что-то задумает, меня никто не спасет. Я добровольно на это подписалась.

Даже пошевелиться страшно. Я сижу, прилипнув к спинке кресла, и смотрю перед собой.

Салон освещает лишь свет сенсорного экрана.

— Ты чего притихла? — Гирш ухмыляется. — На фиг ты мне не сдалась. Успокойся уже.