Но он нарушил договор! И заявлять мне, что дети останутся без всего — подписать себе приговор.

Я стерва, когда дело касается малышей.

— Я тебя услышала, — поправляю ремешок от сумки чисто на рефлексах. — Запомни, Романов: я оставлю тебя без трусов. Увидимся в суде.

Развернувшись на каблуках к выходу, распахиваю дверь.

Плохой был брак, раз муж меня не знает. Мы были лишь незнакомцами, что жили друг с другом эти годы…

Господи, где были мои мозги, когда я решила выйти за него замуж? Почему я надела на себя эти розовые очки, что вмиг треснули?

Неожиданно раздаётся детский радостный визг. Малышня залетает в кабинет и с громким криком несётся к подонку. «Отцом» назвать его язык не поворачивается даже в мыслях.

Не хочу их во всё это вплетать. Но одна мысль о том, что они сейчас дотронутся этой кучки дерьма, приводит меня в ярость.

Мои дети не нужны ему.

— Стоять! — повышаю голос, останавливая двойняшек. Светлые макушки испуганно останавливаются, и любопытные личики оборачиваются в мою сторону. И при виде их мордашек слёзы накатывают.

Хватаю их за ладошки, даже не дав дойти до Антона.

— Папа занят.

И тяну малышню за собой. Дико болит сердце за них. Особенно за Витю. Он тянется к папе чаще, чем Вика, которая изначально мамина дочка. Но он сынок. Ему нравилось лазить в машине вместе с папой, играться с его бумажками и слушать что-то про работу. Даже несмотря на исходящий холод от Антона.

— Нё па, — в обиде протестует Вика, пытаясь меня остановить, застопорившись и упершись ногами в пол.

Игнорирую детскую мольбу в голосе, подхватываю обоих под мышки и, несмотря на тяжесть, выношу их из кабинета под громкий плач. Оглушительно хлопаю дверью, ставлю детей на пол и, вновь схватив за руки, направляюсь к лифту под шокированным взглядом секретарши.

— Ма, ты тё? — опять спрашивает Вика в непонимании.

— Папа занят, — чеканю опять, нажимая на кнопку вызова лифта. Пытаюсь прийти в себя, взять эмоции под контроль. Надо. Я должна защитить своих детей от негатива. А как — не знаю!

Я в раздрае. Сердце не бьётся, голова не на месте.

Как только приезжает лифт, завожу малышей в кабину. Перевожу дыхание. И, присев, поглаживаю их ладошки и выдавливаю улыбку.

— Маленькие мои, — начинаю на выдохе. Они у меня ещё совсем крохи, и запретить говорить про отца — невозможно. Все сразу упрётся в детскую истерику. — У нас с папой сейчас некоторые разногласия. Он сделал маме больно. Поэтому пока я не хочу, чтобы вы к нему подходили. Вдруг он сделает бо-бо и вам?

— Папа бона? — недоверчиво шепчет Витя.

— По попе дал? — чуть не плачет Вика. Я тихонько смеюсь, на мгновение забывая обо всём.

— Давайте поговорим дома? — прошу их. Не нахожу сейчас слов, чтобы не обосрать этого подонка с головы до ног. Хотя должна. Но, чёрт, не хочу впутывать в это малюток.

«Дом».

Нет больше такого места для нас.

Сейчас мы поедем к Славе. Я оставлю там двойняшек, а сама поеду в особняк, соберу все наши вещи. Сниму нам квартиру, и временно мы поживём так. А потом… что-нибудь придумаю.

Меня ждёт затратный бракоразводный процесс.

Конечно, мои слова детей не утешают. Они всё равно плачут на заднем сиденье, пока я еду к Славке. Надеюсь, она дома. Я не успела даже позвонить ей, предупредить, что мы приедем.

Стараюсь следить за дорогой, абстрагироваться от детского плача и не сойти с ума.

А если это правда? Что, если Романов не рехнулся? И дети правда не его? А чьи? А это ли сейчас важно?

Губы начинают дрожать, а эмоции вырываются наружу.

Ещё и плач мелких добивает, заставляя мучиться.

Нельзя! Но пелена всё равно встаёт перед глазами. Мотаю головой и, вернув взгляд на дорогу, мельком вижу впереди машину. Слишком близко! Резко жму на тормоза.