Приближаясь к номеру, я зачем-то мимоходом провел пятерней по волосам, поправляя прическу, да тут же сам над собой и посмеялся. Идиот! От того, чтобы застегнуть пиджак и нацепить галстук, удержался. Уже хорошо. Может быть, еще с букетом надо было притащиться, Нагорный? 

У номера с табличкой “шестьсот пять” я притормозил и прислушался. 

Ну, точно, эта непоседливая шпана здесь и что-то без умолку лопочет на своем детском картавом языке. Ох, Доминика! Ремень по тебе плачет и строгий отец. 

В первое мгновение было желание влететь и с ходу наругать, но потом любопытство взяло верх, и я не стал вваливаться в номер и распугивать девчонок. Пошел чуть вперед по коридору и услышал:

– А еще бабуля сказала, сто купит мне новый скейтболд. 

Интересно, когда это она успела пообщаться с бабулей? Или мать только меня игнорирует последние сутки? 

– Скейтборд – это хорошо, – долетел до моего слуха голосок Ветровой. И почему-то воображение живо рисует на ее губах улыбку. А ведь губы у этой девчонки очень даже залипательные. 

– А ты умеешь кататься на скейтболде?

– Нет, но я умею кататься на велосипеде. 

– А ты меня научишь?

– Посмотрим, Ника, – вздохнула Анфиса. 

– А почему ты на все мои воплосы отвечаешь “посмотлим”? 

Я усмехнулся: маленькая проныра!

– Потому что они у тебя немного… сложные.

– Лазве? 

– Угу.

– Хм-м-м...

Весь воинственный настрой как ветром сдуло. На губы приклеилась ухмылка, а в голове красным визжащим сигналом затрубило предупреждение об опасности. Сближение Граф и моей дочери точно ничего хорошего мне не принесет, а только добавит проблем. Но игнорировать тот факт, что мне нравится, как дочь ведет себя в обществе Фисы, тяжело. 

Я сделал еще пару шагов по направлению к просторной спальне, откуда и доносились голоса дочери и ее “жертвы”. Выглянул из коридора и, особо не таясь, встал в дверном проеме, разглядывая картину маслом.

Ника топталась около опасно шатающейся стремянки и смотрела снизу вверх на Анфису, которая в этот момент, балансируя на цыпочках, стояла на той самой лестнице и усердно тянулась к гардине. В руках плотные тяжелые шторы, а стройные ножки трясутся от ненадежной под ними опоры.

Одно неловкое движение хрупкой Ветровой, и мое сердце прихватило. Я мысленно выругался, а девушка пошатнулась, выдавая испуганное: 

– Ой-ей!

– Падаешь? – охнула Ника. 

– Анфиса! – вылетело непроизвольно, и я дернулся вперед, залетая в комнату. Но сделал только хуже. Потому что Ветрова, резко крутанувшись, обернулась, уставившись на меня испуганным взглядом, а Ника расплылась в улыбке и, крикнув:

– Папуля, спасай! – толкнула рукой стремянку.

Девчонка, не ожидавшая такой подставы, закричала. Лестница скрипнула. Ника отскочила, и все дальнейшее слилось в одно бесконечно долгое мгновение, когда стремянка, и так еле стоявшая, решила рухнуть окончательно. Анфиса запаниковала, пошатнулась и повалилась с нее вниз, хватаясь за штору и отрывая на фиг ту вместе с крючками.

Я рванул вперед. Не ожидал от себя такой прыти, но в самый последний момент под металлический грохот стремянки второй раз за эти сутки поймал бедовую Ветрову-Граф. Руки девчонки, все еще цепляясь за края шторины, обвили меня за шею, а взгляд округлившихся глаз транслировал больше испуга не от падения и потенциальной возможности свернуть шею, а от того, что в их милом уединении нарисовался я. Еще и губы поджимает, зараза. На них и так-то спокойно не взглянешь. А сейчас подавно внимание цепляют. 

– Вы что творите? – рыкнул, сбрасывая минутное наваждение. – Ты куда полезла? У тебя жизнь лишняя есть, Ветрова? А ты, Доминика Демьяновна, что здесь делаешь?