Я нервно оглянулась, но, кроме Паши, на меня никто не смотрел, а он вряд ли поможет в случае опасности. Сижу и молчу, как испуганный зайчонок. Я невзрачная тихоня, не люблю привлекать к себе внимание, но настолько ужасно я чувствую себя впервые. Ни один человек никогда не подавлял меня так: одним словом, взглядом, присутствием…

– Я не займу слишком много твоего времени. Хочу кое-что уточнить и расставить все по местам, – продолжает мужчина, не спуская с меня взгляда. – Не бойся меня, Яна. Тебя я точно не обижу, – вдруг обещает, и я поднимаю на него взгляд. – Я не кусаюсь, – добавляет, слегка улыбнувшись. Думаю, это должна была быть успокоительная, добрая улыбка, но у него получился звериный оскал. 

– Что вам нужно? – решаю спросить, но это выходит таким дрожащим голосом… Настолько жалко, что я даже сама не узнала собственный голос. 

– Вчера должно было быть твое выступление, но ты не пришла. Что-то произошло? Я надеюсь, очень веское, поскольку я не люблю разгильдяев, – начинает, и это заставляет меня опешить. 

– Я… я думала, меня уволили… – неуверенно.

– Разве я тебе об этом говорил?

– Нет, но вы не говорили мне о том, что я могу остаться…

– Можешь, – подтверждает. – И я предлагаю тебе другие условия.

– Других мне не нужно, я хочу только петь, – обрываю, вспоминая его прошлое предложение.

– Не перебивай! – недовольно. – Разве тебя не учили, что это некрасиво?

– Извините… – почему-то говорю я. 

– Хорошо, – одобряет. – Итак, что насчет условий… Я предлагаю тебе петь за ширмой, как и раньше, но чаще и за более высокую плату. 

– Насколько чаще? Я просто работаю еще здесь, – объясняю, показав вокруг на кафе, – и мне бы хотелось как-то урегулировать график.

– «Чаще» – это каждый день. И тебе нужно уволиться из кафе, потому что, возможно, будут незапланированные выступления в других моих ресторанах, и я хочу, чтобы не было никаких задержек. Конечно, все твое время и дополнительные нагрузки будут оплачиваться. Хорошо оплачиваться. Сумма умножится в десятки раз выше прежних заработков. Плюс ко всему: тебя обеспечат транспортом и финансами на покупку нарядов и прочих мелочей.

– В десятки раз? – уточняю немного растерянно. Я не хотела показаться какой-то меркантильной, но исправлять хорошее впечатление не желала. Мне нужны деньги для восстановления здоровья отца, для решения проблем и лучшего будущего. Если мне предлагают хороший заработок, так почему бы и нет?

– Примерно… пять тысяч долларов в месяц. Для начала… – отвечает Соболев, откидываясь на спинку стула. 

Услышанное заставляет меня поперхнуться. Такого я не ожидала, ведь всего несколько месяцев такой работы и я смогу собрать нужную сумму, сделать папе операцию и оплатить его реабилитацию. Но и не забывала о том, что ничего не делается безвозмездно, а несколько часов в день с микрофоном не стоят таких денег. И, хотя моя радость была налицо, я все же подавила рвущиеся эмоции и сказала:

– Я подумаю, можно?

– Можно, – усмехнулся Соболев. – До вечера, – ставит границы. – В семь за тобой заедут.

– Но я не могу так! Я должна заранее предупредить начальство, ведь им нужно подыскать еще новую официантку! А, по закону, я должна отработать две недели.

– Ты ничего не должна. Можешь насчет этого не волноваться, я все решу. Будь готова в семь.

– Зачем? – уточняю, потому что не понимала, почему за мной заедут.

– Для обсуждения деталей, – лишь отвечает он.

– Я не знаю. У меня не все время свободно вне зависимости от работы кафе… – пытаюсь объяснить.

– Вот это и обсудим, – обрывает, и я поднимаюсь на ноги. Мужчина резко останавливает меня, обхватив запястье и удержав на месте. – Не спеши!