– Родди, несмотря на то что ты всячески пытаешься это скрыть, Бог наградил тебя необычными дарованиями, и было бы грешно ими не воспользоваться.

Меня удивило, что мистер Гиллис изложил свои доводы именно в таких словах, потому что обычно он не вел разговоров на религиозные темы. Я не ответил, и учитель прямо перешел к делу:

– Ты думал о том, чтобы продолжить образование? Я не сомневаюсь, что у тебя хватит способностей, чтобы стать учителем или священником… Или еще кем-нибудь, кем ты захочешь стать.

Конечно, я думал над такими вариантами, о чем ему и сказал.

– Может, тебе следует обсудить это со своими родителями, – продолжал учитель. – Можешь сказать им, что я верю: у тебя есть необходимый потенциал.

– Но я нужен на нашей ферме, – ответил я.

Мистер Гиллис длинно вздохнул и как будто собирался еще что-то добавить, но передумал, и я почувствовал, что разочаровал его.

По дороге домой я размышлял над его словами. Не могу отрицать, я был благодарен учителю за этот разговор и за время пути между Камустеррачем и Калдуи вообразил себя в прекрасной гостиной в Эдинбурге или Глазго, одетого как джентльмен, беседующего о важных материях. Тем не менее мистер Гиллис ошибся, полагая, что для сына Калдуи возможно такое будущее.

Мистер Синклер попросил, чтобы я изложил то, что он называет «цепью событий», которая привела к убийству Лаклана Брода. Я тщательно обдумал, каким же может быть первое звено этой цепи. Могу сказать одно – все началось с моего рождения или даже еще раньше, когда мои родители встретились и поженились или когда затонула лодка «Два Иана», что и свело их вместе. Но – хотя если б любое из тех событий не произошло, Лаклан Брод и вправду сегодня был бы жив (или, по крайней мере, не умер бы от моей руки), – все-таки можно представить себе и другой поворот событий. Например, последуй совету мистера Гиллиса, я мог бы уехать из Калдуи прежде, чем произошли изложенные здесь события. Поэтому я попытался найти тот миг, когда смерть Лаклана Брода сделалась неизбежной, начиная с которого я не мог представить себе никакого другого исхода.

Полагаю, такой момент наступил со смертью моей матери примерно восемнадцать месяцев тому назад. То был источник, из которого проистекало все остальное. Теперь я описываю это событие не для того, чтобы возбудить жалость читателя. Я не хочу и не нуждаюсь ни в чьей жалости.

Моя мать была живой и добродушной женщиной, которая всеми силами старалась поддержать жизнерадостную атмосферу в доме. Она выполняла ежедневную работу напевая, а если заболевала сама или болезнь касалась кого-нибудь из детей, всячески старалась относиться к этому легко, чтобы мы не растравляли себя.

Люди часто заглядывали в наш дом, где их всегда радушно встречали и подносили струпач[17]. Если за нашим столом собирались соседи, мой отец, в общем, вел себя гостеприимно, но редко к ним присоединялся, предпочитая стоять, а потом объявлял, что если у них нет работы, то у него – есть; замечание, неизменно заставлявшее собравшихся разойтись. Для меня загадка, почему моя мать вышла замуж за такого хмурого человека, как мой отец, когда могла выбирать среди стольких мужчин прихода. Тем не менее благодаря ее усилиям мы в то время, должно быть, напоминали более или менее счастливую семью.

Отец удивился, когда мать забеременела в четвертый раз. Ей было тридцать пять лет, и прошло два года после рождения близнецов. Я совершенно отчетливо помню тот вечер, когда начались ее роды. Вечер был очень бурным, мать убирала после ужина глиняную посуду, и тут у ее ног появилась лужа. Тогда мать дала знать отцу, что время пришло.