Этот страшный человек Харитонова, Ибрагим уже рядом. Я слышу, как хрустят прошлогодние ветки под тяжестью его ботинок.

Платье узкое, мешает мне, ветки царапают нежную кожу ступней.

Мы с Ибрагимом в разных категориях. Разумеется, он и одет более подходяще для преследования, и по-мужски вынослив. А я… натыкаюсь на ветку, и с размаху валюсь на землю, прямо под его ботинки.

– Отпустите! – пытаюсь я с ним договориться, но у камня сострадания больше, чем у личного охранника моего мужа.

Ибрагим молча, будто не считает нужным вообще со мной разговаривать, не спеша надевает на руки кожаные перчатки.

Зачем?!

Чтобы придушить меня и отпечатков пальцев ни осталось?!

Один рывок, и Ибрагим дергает меня с земли. Скрутив руки, он молча несет меня в сторону дороги.

С ним бесполезно договариваться. С бесчувственной глыбой и то больше шансов, что тебя услышат.

Ибрагим возвращает меня обратно к автомобилям. Харитонов и его свита хмуро поглядывают на меня.

– Хм… не думал, что у Деснова такая резвая дочь. – усмехается Харитонов.

В его голосе хоть и слышится раздражение, но в глазах скрытое восхищение. Ему нравится мой бунт? Моя непокорность?

Я еле сдерживаю язык за зубами, чтобы не наговорить ему гадостей. Умом понимаю, что с таким как Харитонов, лучше молчать.

Он делает еле заметный знак своим людям, и все они как один разворачиваются ко мне спинами.

– Ибрагим! – кивает Харитонов сдерживающему меня охраннику.

Тот ловко в одно чудовищное усилие разрывает корсет на моем платье. Пышная юбка тянет ничем более не сдерживаемую ткань вниз, и я остаюсь в одном лишь нижнем белье в февральской стуже, окруженная пеной белоснежного кружева разорванного платья.

Отмечаю, что Ибрагим так же успел отвернуться. Он не посмел взглянуть на меня, оставшуюся в трусах и лифчике.

На мне остался лишь один весьма жадный и заинтересованный взгляд. Взгляд моего мужа. Все остальные мужчины покорно пялились в лес, не смея ослушаться приказа своего господина.

Харитонов тоже долго не мучает меня. Он подходит ко мне, на ходу расстегивая пиджак. Закутывает меня в него, будто в пальто, мигом защищая от посторонних взглядов.

– Ибрагим! – приказывает Харитонов.

Ибрагим поднимает разорванное платье, осматривает его. Кивает головой.

– Охренеть! – усмехается Харитонов…

И в это самое мгновение раздается оглушительный треск. Машины взлетают на воздух. Я не вижу этого, потому что Харитонов отталкивает меня в сторону, на землю, и рефлекторно накрывает меня собой.

Стекла, перекореженный металл, какие-то острые детали, огонь, все это летит прямо на нас, и ранит моего мужа. Он принимает весь удар на себя, накрывая меня собой полностью.

– Господин, ты как? Жив? – подползает к нам Ибрагим.

У него вся голова в крови. Он ранен. Люди Харитонова, раненные разной степени, начинают суетиться, звонить куда-то, громко орать и материться.

– Жив. – усмехается Константин. – Бляха, муха!

Наверно, он в состоянии аффекта, иначе я не могу объяснить его хорошее настроение, когда он был на волоске от гибели.

Он весь в крови. Белоснежная рубашка красная – хоть выжимай. На сильных руках он поднимается надо мной.

– Жива, невредима? – пристально смотрит на меня.

А я на него. И у меня голова кружится. И в ушах звенит. А еще, я понимаю, что если бы он не столкнул меня с обочины, и не накрыл собой, то…

– Девочка контужена. – говорит Ибрагиму.

– Сейчас, господин, наши люди уже в пути. Две минуты.

– Иди сюда! – муж приподнимает меня с земли, и прижимает к себе. – Как тебя зовут хоть?

– В…в….валентина… – почему-то заикаюсь я.