А вечером он оттачивал резцы, применялся к весу молотка. С рассветом он начал рубить камень, и работа закипела. Едкая пыль набивалась ему в ноздри и рот, покрывала его потное мускулистое тело, как просеянная пшеничная мука. Он не думал об отдыхе и о еде: его томил лишь давний голод – голод по работе с камнем, и он утолял его дни и ночи напролёт.
С началом работы над скульптурой гетеры Ренси переехал жить к ней в дом; теперь он и ваял, и спал в просторном светлом помещении, которое Фаида отвела под мастерскую. Хотя парадный вход находился с другой стороны дома, до слуха Ренси порою доносились мужские голоса и звонкий смех Фаиды. Их встречи стали реже: Ренси знал, что присутствие гречанки ему больше не нужно, но странная тоска накатывала на него, если Фаида не заходила в мастерскую несколько дней кряду.
Но и мысли о Мерет не покидали его ни на день. Только теперь, когда Саисский дворец был навсегда закрыт для него, Мерет казалась ему более недосягаемой, чем когда-либо. И он терзал себя вопросом, на который не было ответа: помнит ли она ещё о нём?..
Ренси обтачивал круглые бёдра статуи, когда к нему вошла Фаида, позвякивая браслетами на лодыжках, с тяжёлым узлом золотистых волос на затылке, окутанная ароматным облаком, точно незримой вуалью.
- Знаешь, мастер Ренси, если бы в Саисе проводили состязание на лучшую скульптуру, ты бы в нём несомненно победил! – воскликнула гречанка, любуясь изваянием.
- Не так просто состязаться с природой, копируя её лучшие творения, - скромно отозвался Ренси. – Не думаю, что победа в подобном состязании досталась бы мне.
- Значит, по-твоему, я – одно из лучших творений природы? – спросила Фаида, вдруг став серьёзной.
- Ты – само совершенство, - так же, серьёзно, ответил Ренси.
Фаида подошла ближе, благоухая своими любимыми ароматными маслами; её светлые глаза были слегка затуманены. Медленным, хотя и заученным движением она развязала пояс, и одеяние, которое она называла хитон, упало к её ногам.
Она стояла обнажённая, лицо её разрумянилось от наплыва желания. Ренси не сводил с неё глаз, потом коснулся её рта, её груди, её живота и отступил назад.
- Ты знаешь, я свободна в выборе мужчин, - произнесла Фаида голосом, обволакивающим слух. - Могу отдать себя за большую цену, могу отказаться. А могу не взять никакой цены и сама избрать того, с кем заняться любовью... Ты мне мил, мастер Ренси. Ты мне желанен...
Ренси не двинулся с места.
- Боюсь, ты обманываешься на мой счёт. Я не тот, который нужен тебе.
- Ты именно тот, которого я ждала всю жизнь. Ты не как все, ты совсем другой, только я не умею сказать...
Чувствуя, как у него горят щёки от слов гречанки, её голоса, её взгляда, Ренси сделал движение, чтобы уйти, но Фаида вдруг крепко схватила его за руку.
- Твои чресла невинны, ведь так?
- Да, - с запинкой, не сразу признался юноша.
- Не смущайся. Нет тайны и недостойного в целомудрии: всему приходит своё время.
Фаида протянула к Ренси руку и кончиками пальцев дотронулась до его гладкой мускулистой груди. По тому, как изменилось у неё выражение лица, как затрепетали её тонкие ноздри, Ренси решил, будто от него дурно пахнет. И он готов был признать, что так оно и есть: ведь он не мылся уже несколько дней.
- И запаха своего тела тебе тоже не нужно стыдиться. Запах пота, который тебе присущ, это запах здорового сильного мужчины. У многих женщин такой запах вызывает сладострастное возбуждение...
Ренси молчал, потрясённый. Никто никогда не говорил ему подобных слов.
А Фаида, как ни в чём не бывало, подняла с пола свой хитон, оделась и спросила: