Он поник, хотя заранее понимал, что не сможет ничего изменить, но должен был попытаться. Пётр знал, что у него ещё есть немного времени, ещё верил, что найдёт возможность, что-то исправить, до того, как они уедут навсегда.

– Нет у меня никого, мать только на Сахалине живёт, развёлся три года назад, – Петру вдруг стало невыносимо горько и одиноко, но он только спросил, ни на что не надеясь. – Но я могу вас хотя бы в аэропорт отвезти?

– Можешь! – смилостивилась Клава. – Самолёт завтра вечером, после обеда мы будем ждать тебя.

Халил сидел за столом, наклонив голову, и молча рассматривал узор ковра на полу. Весь его вид показывал согласие и покорность, хотя в груди всё клокотало от негодования и протеста. Утром он решил рассказать родителям о предстоящей встрече с будущей женой и её сыном, о планах на грядущее и о том, что благодаря финансовым вложениям его супруги, он надеется открыть небольшую клинику. Информации было так много для стариков, что они сначала не понимали чему больше радоваться – предстоящее женитьбе последнего сына или открытию его личного, медицинского дела, но когда начали вникать в детали, то их досаде не было предела. Да и собственно, по большому, счёту радоваться нечему. Их единственный сын хотел совершить ошибку– жениться на женщине не их веры, имеющей ребёнка и вдобавок не очень молодой, что ставило под сомнение рождение внуков. После долгих разговоров и причитаний родители поставили условия: ни о каком знакомстве и заключении официального брака речи быть не может пока эта женщина не примет ислам. Родного ребёнка женщина должна оставить в своей стране, а они молитвами упросят Аллаха, чтобы он дал внуков. А если ревностно начнут воссылать молитву, то Аллах подарит мальчика. Халил понимал, что непокорность родителям есть тяжкий грех, молчал и тяжело соображал, какие слова надо найти, какие резоны, чтобы убедить такую женщину, как Клавдия одеть мусульманское платье, и покрыть голову платком.

Конец ознакомительного фрагмента.