Участковый махнул мне рукой. Мы вошли в дверь и остановились на пороге.

Невысокий плотно сложенный человек в сером помятом костюме язвительно говорил в трубку:

– И если ты мне завтра щебень не привезёшь – я буду в исполком звонить. Нет, машин у меня тоже нет! Ты лесовозами дорогу разбивал – вот на своих машинах щебень и вези!

Для убедительности человек строил такие угрожающие гримасы, как будто собеседник мог не только слышать его, но и видеть.

– Всё, до завтра!

Человек в костюме с силой брякнул трубку телефона на рычаги. Потом достал из бокового кармана пиджака большой белый платок с голубыми узорами. Этим платком он вытер вспотевшую шею и нетерпеливо посмотрел на нас.

– Что случилось? Паша, что-то срочное?

Я решил, что лучше повести разговор самому и шагнул вперёд.

– Здравствуйте! Меня зовут Андрей Синицын. Я ваш новый егерь. То есть, не ваш, а Ленинградского общества охотников и рыболовов. Но жить и работать буду у вас.

Человек выскочил из-за стола и подбежал ко мне.

– Отлично! Отлично! Наконец-то! Ведь никакого покою нет! Каждый год ходят и роют! Ходят и роют! Даже днём! Совсем обнаглели!

– Кто? – растерявшись, спросил я.

– Да кабаны же! – воскликнул человек. – Сколько раз я Ильичу говорил: выпиши лицензию на отстрел! Так и не выписал! А теперь – что уж!

Человек крепко стиснул мою руку и принялся её трясти, словно собрался оторвать.

– Фёдор Игнатьевич Голошеев – председатель Черёмуховского сельсовета.

– Андрей Синицын, – ответил я.

– А по батюшке?

– Иванович.

– Ты когда приехал, Андрей Иваныч? Только что? Ничего! Сейчас мы тебя разместим. А завтра и за работу, верно? Работы много!

Он вернулся за стол и перевёл задумчивый взгляд на большую карту посёлка, которая висела на стене.

– Куда бы поселить тебя? К старухе Ваниной, что ли? Она бабушка одинокая, тихая. А ты ей по хозяйству поможешь, если что, а?

– Фёдор Игнатьевич! – сказал я. – Если кому помочь надо – я и так помогу. А нельзя ли мне отдельное жильё? Сами понимаете – работа такая. То в лес ночью надо, то из леса. Ружьё у меня. Буду пожилую женщину тревожить.

– Отдельное? Ну, тогда только старого егеря дом. Василия Ильича покойного. Уж не взыщи! Дом старый, но крепкий. Как раз на краю деревни. И мебель кое-какая имеется. Даже посуда осталась.

– Я согласен, – быстро сказал я. – А у Василия Ильича семьи разве не было?

– Семья у него вся ещё в войну погибла, во время бомбёжки, – сказал Фёдор Игнатьевич. – Жена Люба и две дочки маленькие. Василий когда с фронта вернулся, тогда только и узнал. С тех пор и жил один. Егерем устроился, да всё в лесу и пропадал.

Мы помолчали.

– Ну, иди тогда, устраивайся, Андрей Иваныч! – сказал председатель. – И правда, нехорошо, что дом пустой стоит. Да по дороге ко мне домой зайди. Скажи Марье, чтобы постельное бельё тебе дала чистое и подушку с одеялом.

– Не надо, Фёдор Игнатьевич! – попробовал отказаться я.

Но председатель и слушать не стал.

– Некогда мне препираться! И вот что – пусть Марья обедом тебя накормит. Голодный же с дороги.

– Меня Катя в медпункте чаем с пирогами напоила, – сказал я.

– Ну, это правильно, – ответил председатель. – А что у тебя с головой?

– Ерунда. В машине ударился.

– Погоди-ка! Ты с Володькой ехал? Он пьяный был, что ли?

– Нет, Фёдор Игнатьевич! Кабан на дорогу выскочил.

– Опять кабан? Я же говорю – нет от них спасения! Уже на машины кидаются! Ты иди, иди, Андрей Иваныч! У меня дел по горло! Успеем наговориться ещё!

Председатель выразительно провёл ребром ладони по небритому кадыку.

– А документы? – напомнил я.