– Это самоуправство, кто разрешил?! – возмущался прибывший на следующий день комендант порта. – Это такелажные склады и имущество короля!

– Они были складами полвека назад, переводи. – Алексей кивнул Воронцову. – Сейчас же это сгнившее дерево, никакого замка на дверях не было, да и сами двери как таковые отсутствовали. Внутри пусто. Скажите спасибо, господин майор, что мы помогли вам расчистить от развалин дальний угол и прибрали там. У подданных короля на это, скорее всего, не было ни времени, ни сил.

– Всё равно вы не имеете права распоряжаться тут даже гнилым деревом, – гнул своё комендант. – Вы должны согласовывать всё с прусскими властями.

– Слушайте, майор! – воскликнул, заводясь, Егоров. – Мы с вами уже, кажется, согласовывали потребности в фураже и провианте, и где всё это?! Где обещанные дрова? Нам что, нужно было замерзать в ледяных и неотапливаемых казармах?! Где обещанная вами баня?! Не вы ли ратовали за чистоту, боясь эпидемий? Выход в город закрыт, снаружи выставлены усиленные караулы. Вы правда нам союзники? Или что-то изменилось за последние три дня, то, о чём я сейчас не знаю? Ответьте!

– Мы союзники, – после долгой паузы, выслушав перевод, проговорил тот.

– Я буду вынужден рапортовать обо всём случившемся на самый верх, – произнёс Алексей. – Мне очень прискорбно видеть к себе и моим егерям такое отношение. Три дня, господин майор, нам нужно всего лишь три дня, и наши суда будут готовы принять полк на борт.

Как видно, коменданту и самому было неудобно, переминаясь, он вздыхал и смотрел в землю.

– Всё, что от меня зависит, я сделаю, господин бригадир, – наконец проговорил он после раздумий. – Но поверьте, я не всесилен и надо мной тоже есть начальство, а у него… э-э-э… как бы это правильно сказать, у него своё видение. Только я вам ничего не говорил. Понимаете? Надо мной стоит очень высокое и строгое начальство. – Он кивнул наверх.

– Ваше высокородие, разрешите? – Постучав в дверь, в комнату, занимаемую Егоровым, заглянул поручик Дуров. – Там от пруссаков посыльный прибежал, просит на помывку людей присылать. Александр Павлович с Сергеем Владимировичем уже посмотреть пошли. И ещё с фуражным овсом для коней дюжина повозок заехала, уже разгружают.

– Ого, неужто комендант всё-таки сдержал слово? – удивился Алексей. – Пошли, Михаил, и мы на всё посмотрим.

К бане этот каземат причислить, конечно, было сложно, самое подходящее название для такого места было – помывочная. В огромном помещении с массивными каменными стенами стояли кадки с холодной водой, тут же топились печи с намертво вмурованными в них огромными медными котлами. Никакой парилки не было, в общей зале и без того было сыро и жарко. Несколько масляных светильников давали тусклый свет, в котором проступали длинные ряды широких лавок с лежавшими на них деревянными тазами-шайками.

– И то ладно, – смахнув со лба выступивший пот, проговорил Рогозин. – Главное, внутри тепло и воду накипятили. Для Европы и такое уже хорошо, мыться ведь только-только вот начали. Это вам не матушка-Россия, господа.

– Заводи людей, Александр Павлович, – оглядев помывочную, решил Алексей. – Истопникам даём по талеру, пускай не скупятся на дрова, сильнее греют.

– Сделаем, – заверил старший интендант. – Натопят, куда они денутся. Я им в помощь людей определил из штрафников, чтобы они новую воду в котлы заливали и дрова таскали. От себя уже дал талер старшему. Ну, коль вы сказали, так и ещё каждому добавлю.

За день помылся весь полк, последними в банный зал заходили интендантские и сменившийся с постов караул.