– Та-ак, Яшин Иван Фёдорович, рядовой шестого отделения, третьего плутонга, – зачитал фамилию из лежащего перед ним списка ротный писарь Осипов. – Емельян Архипович, ну чего ты, приглашай сюды свово солдата. Всё, этот у вас самый последний по всему списку плутонга.

Унтер Сорокин выглянул из двери, где происходила выдача жалованья, и громко выкрикнул:

– Ванька, а ну, давай сюды поскорее бяги, чего ты там, у энтого плетня жмёшься? Все наши уже деньгу свою получили, один ты только остался!

Невысокий худенький егерь, робко переступил порог и встал возле стола, за которым сидел писарь и командир полуроты.

– Так, Яшин, ты у нас без году неделя в егерях, только вот недавно из пехотного полка сюды перешёл, потому не удивляйся, что тебе меньше, чем всем другим, жалованья получать, – важно пробубнил Павел Фомич. – Позже, после всех энтих праздников ко мне зайдешь. Прошение с тобой мы составим, дабы твои остатки от жалования в Ингермаландском пехотном сюда бы, к нашей выдаче передали. Вот он, твой рубь семьдесят, и это уже за саму егерскую службу тебе к выдаче причитаются, – и писарь выложил перед рядовым большой серебряный кругляш с профилем императрицы, полтину и ещё два гривенника. – Расписывайся вот здесь, – и он, поставив на разлинованном листе со столбцом фамилий жирную галочку, вложил обмакнутое писчее перо в руку рядовому.

Ваня долго сопел и, наконец, прицелившись, нарисовал жирный крест, умудрившись его ещё при этом размазать и поставить рядом большую кляксу.

– Да ёшки-матрёшки, экий же ты увалень, Яшин! – в сердцах бросил Осипов. – Весь канцелярский формуляр мне разом попортил!

– Да ла-адно, он ведь грамоте-то не обучен, Фомич, ну чего ты ругаешься, – усмехнулся Хлебников. – Ничего, совсем скоро, и полгода не пройдёт, не хуже прочих будет свою фамилию напротив в столбце формулярного списка выводить. Правда ведь, Яшин, будешь грамоте со старанием теперь учиться?

– Так точно, ваше благородие, – громко гаркнул Ванька. – Виноват, буду стараться!

– Ну, вот видишь, все такими, как он, раньше были, а сейчас даже и прошение многие могут самолично на гербовой составить. А кое-кто даже и простейшую съёмку местности делать обучился. Всему своё время, и этого тоже всему научим. Ступай, ступай, Яшин!

– И дай-то Бог, – согласился писарь, присыпав песком из посудинки чернильную кляксу и размазанный крест. – Всё, ваше благородие, с третьим плутонгом мы закончили, последний теперь, четвёртый у нас только остался. А потом только оружейники и тыловая группа. Может, сразу закончим, чтобы нам до ужина потом не возиться?

– Давай, – махнул Славка. – Емельян Архипович, с твоими у нас всё, – обратился он к стоящему у входной двери унтеру. – Зови себе на смену Зотова. Пусть теперь он своих егерей на получение жалованья представляет. А ты, как мы и обговаривали, проследи, чтобы порядок в плутонге был, сам ведь разумеешь, деньги выплачены немаленькие. Многие из старичков хорошие премиальные за последние бои получили.

– Так точно, господин прапорщик, – кивнул понимающе унтер-офицер. – Не извольте беспокоиться, мы вас не подведём! – И по кивку офицера вышел за дверь.

– Зотов, Зотов, Матвеич! Иди давай в избу быстрей, тебя там их благородия зовут, своих представлять на жалованье будешь! – донёсся его крик уже с улицы.

Алексей второй день готовил свою форму к высокому приёму. Пришлось существенно потратиться, дабы привести её в надлежащий парадный вид. Вроде и всё в ней было в порядке после того, как он забрал её от городского портного, но чего-нибудь да находилось, что-нибудь да требовало для особой подгонки или поправки. Назавтра к обеду в лучшей ресторации города «Bouillon» у Жозе Гастара главнокомандующий Первой Дунайской армии генерал-фельдмаршал Румянцев Пётр Александрович давал большой приём, и капитану-поручику Егорову было предписано там всенепременно быть. Дело это было нешуточное. На такие мероприятия чином ниже подполковника не приглашали, а тут какой-то обер-офицеришка, командующий егерской ротой. Но на то были свои причины, и о них Лёшка уже догадывался.