– Да Катарине ведь про это даже и лучше слушать, чем об войне и о ваших подвигах, Алексей Петрович, – усмехнулся Кулгунин. – По вам точно ничего не слышно? Не отпускают пока на побывку?

– Не-ет, какой там! – ответил за полковника Гусев. – Пока мирного договора не будет и все из Ясс не разъедутся, даже и надеяться на отлучку нельзя. Да и потом войска отправлять всем скопом не будут, иначе ведь все дороги обозами забьются. Так что, Олег, ты там наших особо не обнадёживай. Передай им, если полку тут оставаться, то мы за ними сами весной приедем.

– Добро, – кивнул тот. – Алексей Петрович, а может, ну его, может, я всё же лучше в Николаеве или в Херсоне насовсем останусь? Ну чего я тебя там, в Козельске буду обременять?

– Всё ведь уже решили же, Николаевич, – нахмурился Егоров. – О каком обременении вообще может быть речь? Смотри сам, конечно, хочешь – так в Новороссии оставайся, только тут ведь тяжелее тебе будет. Кругом разруха после войны, край едва-едва вот оживать начинает. Где устроишься? А там в Калужском наместничестве тебе все наши помогут обжиться. Тесть Курта, Иван Кузмич, в большие купцы нынче вышел, оборот в сотни тысяч рублей ведёт, торговые караваны в обе столицы отправляет. Связи вот такие у него со всякой властью, – сжал он руки в кулаки. – В имении уже дюжина с нашего полка Потапу Ёлкину помогают, а тот в письмах всё плачется, что устал от ответственности и что начальственного человека над собой ждёт. Ну не хочешь ты хозяйством заниматься, покупай на премиальные деньги домик в Козельске и живи там себе спокойно на подполковничий пенсион. Там тебе на всё его хватит. А вот в столицах и даже в губернском городе на эти десять тысяч не очень-то и обустроишься. Деньги нынче не в той цене, что были перед войной, сам ведь знаешь.

– Да я про столицы и не думал даже, – вздохнув, ответил Кулгунин. – Куда уж мне до столиц. Ладно, съезжу пока в поместье, посмотрю, что да как, – принял он, наконец, решение. – А там уж дальше будет видно. Давайте прощаться, братцы?

Офицеры по очереди стискивали подполковника в объятиях. А в распахнутую Усковым дверь дорожной кареты интендантские в это время загружали узелки с провиантом.

– Прямо с печи горшок! Горячее всё! – Крякнув, старший повар поставил завёрнутую в старую шинельку посудину.

Кулгунин ещё раз порывисто обнял Алексея и заскочил вовнутрь кареты.

– Прощайте, братцы! Бог даст, ещё увидимся!

Кучер гикнул, и кони взяли резко с места.

– Прощай, Олег! Лёгкой дороги! – неслось вслед.

– Через час подъедут, у озера они уже! – прокричал драгунский унтер, настёгивая лошадь.

Разъезд кавалеристов поскакал дальше, а из обложенной ветвями и корой деревьев солдатской палатки высыпали егеря.

– Южак, ты со своими вправо, Рябой с Кузькой и Наумом влево ступайте, остальные все тут, в самом центре, через сто шагов кажный встают! – скомандовал Горшков. – Глядим в оба глаза, братцы! Сами знаете, какие важные птицы едут!

– Калюкин, Елисей, да хватит тебе в мешке шарить, пошли, давай! – крикнул Южаков копошащемуся у палатки егерю. – Не слыхал – капрал команду дал? Нам ещё версту до своего поворота топать!

– Слыхал, слыхал, – проворчал Елизар. – Калюкин, Калюкин! Всё им Калюкин! А я, может, опосля ночной смены не выспался и поесть толком не успел. Задрог в этом карауле как Барбос бездомный!

Он высыпал несколько сухарей себе в гренадную сумку, а один поменьше засунул за щёку и, поскальзываясь на ледяной корке тракта, рванул следом за товарищами.

– Ну куды вы так спешите-то, ироды?! Цельный час ведь ещё конвоя нам ждать! – замычал он с набитым ртом.