– А? – вяло отозвалась Реми.

– Реми, это симмонсы, – сказал егерь еще тише. – Реми! Понимаете, это симмонсы!

Жерех оторвался от созерцания водянок, повернулся к пленникам. Несколько секунд он смотрел на Скворцова, потом поманил пальцем.

– Слышишь, братка… А ну, подойди сюда.

Симмонсы… Реми лихорадочно вспоминала. Симмонсы. Космические бродяги. Террористы. Только не идейные, а ради денег. Наживы ради… Рейдерствуют на окраинах обжитого пространства. И жители дальних колоний темнеют лицами при упоминании о них.

– Ты, наверное, чешешь репу, мол, чего это я до сих пор жив? – сказал Скворцову Жерех. – Ты пришил Патрика и Китона, сука. За это я бы съел твою печень у тебя на глазах. Но на твою немощь у нас есть свои виды. Повернись! – Он вынул нож-бабочку. – Наклонись… Да не дрожи так, сладкий! Это не то, к чему ты привык!

Он рассек скотч, которым были стянуты запястья Скворцова.

– Повернись! В глаза мне не смотри! Жить хочешь, скунс? В глаза не смотреть, я сказал! Хочешь?..

Скворцов поглядел на Реми: та сидела, поджав ноги, ни жива ни мертва.

Егерь чуть-чуть подался вперед и сказал вполголоса:

– Я не боюсь ни тебя, ни твоих беспредельщиков. Но за ваши шкуры мне боязно… как там тебя? Босс, да? Босс, ее отец выйдет на след твоей банды, он обязательно выйдет, это лишь вопрос времени… И как только он вас отыщет… – Скворцов покачал головой.

– Экий волюнтаризм! – выдохнул Профессор Колбасинский, зашивая рану Лазаруса.

– На колени, егерь! – процедил Жерех. – Ее отец пока нас не нашел. А ты здесь и сейчас. На колени, говорю!

– Эндрю! – пискнула Реми.

– …Или я прикажу Марашеку поразвлечься с сударыней. Такого кобеля, – Жерех ухмыльнулся, – у этой тощей таксы сто пудов не было!

– Если бы не мисс Марвелл, – сказал, опускаясь на колени, Скворцов, – вам бы не поздоровилось.

– Понятно, что ты не фраер, – ответил Жерех. – Замотай мне портянки, как вас в звездной пехоте учили.

– Эндрю, – голос Ремины дрогнул. Ей хотелось вскочить и понестись ланью, куда глаза глядят… но ноги были ватными, руки были ватными, и даже лицо вроде бы онемело. Была только всепоглощающая беспомощность, когда даже слова нельзя сказать обидчику, и в этой беспомощности она тонула, будто в вонючей трясине. С каждой секундой опускалась глубже и глубже. И не стоило ждать, что кто-то подаст руку.

Она почувствовала холодное прикосновение. Это Марашек прижал к ее шее дуло дробовика. Провел вниз по спине, отсчитывая позвонки.

Конец ознакомительного фрагмента.