Сейчас Оршоля бегала по замку, осматривала комнаты, отдавала распоряжения. Казалось, ее бесцветный визгливый голосок звучал сразу отовсюду:

– Тут надо будет заново обить стены, здесь повесить свежий балдахин. А в кладовых почти нет масла. Запомни, дитя…

Первый день, думала Эржебета. Первый день в замке! Замолчи, дай мне отдохнуть, проклятая!

Ей хотелось лечь, растянуться на кровати, распустить слишком тугую шнуровку корсажа. Отдохнуть, вздремнуть, а потом, проснувшись, долго ласкать Ференца, который уже совсем скоро уйдет на войну.

Вместо этого ей приходилось тенью бродить за неугомонной свекровью. Выручил Ференц, прислал за женою служанку.

– Господин наверху ждут, – робко проговорила тощая носатая девка, кажется, Пирошка.

Муж стоял на стене, вглядывался во что-то внизу.

– Смотри, – сказал Эржебете.

Замок окружали цветастые грязные шатры и кибитки, затянутые тряпьем. Вокруг сновали мужчины в ярких рубахах, женщины в неопрятных юбках и шалях, полуголые дети. Ржали тощие лошади, гавкали такие же тощие псы.

– Цыгане пришли, – шептала Агнешка, выглядывая из окна галереи. – Семя Ердегово…

От пестрой толпы отделился высокий, толстый мужчина средних лет, стукнул в ворота. Вскоре пришел гайдук, доложил:

– Цыгане говорят, хотят служить госпоже графине…

Ференц нахмурил густые брови:

– Приведи одного.

На стену в сопровождении охраны поднялся тот самый цыган. Грузно опустился на одно колено, проговорил, сдерживая волнение:

– Не вели казнить, госпожа. Меня зовут Джура Фаркаш, я барон табора. Мы явились, как только узнали…

Карие глаза навыкате смотрели с преданным испугом, большие грязные руки, унизанные перстнями, нервно комкали старую шапку.

– Чего тебе нужно? – строго спросил Ференц, удивленный тем, что цыган обращается только к Эржебете.

Цыганский барон склонил голову:

– Служить госпоже. Мы не знаем другой службы.

Ференц досадливо пожал плечами, спросил жену:

– Ты что-нибудь понимаешь?

Эржебета смотрела на Джуру, которого никогда не видела, и в душе ее рождалось узнавание. Черный человек говорил, что так будет. Просто эти – первые…

– Возьми их, Ференц, – мягко попросила она. – В доме нужны музыканты. Кто будет встречать песнями великого Черного бея, когда он вернется с войны?

Муж усмехнулся, довольно подкрутил усы – Эржебета умела ему польстить. Что ж, он любил цыганские песни, да и среди знати нынче модно было держать в замках целые таборы.

– Пойдешь в музыканты, – бросил он. – Но смотри мне: чуть что – гайдуки мои со всего племени шкуры спустят!

Барон поднял на Эржебету глаза, молитвенно сложил руки:

– Благодарю, добрая госпожа… – потом, словно спохватившись, добавил: – и тебя, господин Надашди. Джура не подведет, Джура будет служить верно.

С той поры Чахтице наполнился гомоном и песнями – днем веселыми, по вечерам протяжными и дикими. Цыгане, к недовольству Оршоли и страху служанок, разбили шатры во дворе замка. Темноглазые, черноволосые, похожие на поджарых волков парни игриво поглядывали на белокурых девок.

Скоро начнут рождаться в Чахтице смуглые младенчики…

– Говорила же, лидерка наша молодая госпожа, – шептала Агнешка, в очередной раз вырвавшись из объятий особо ретивого цыганенка.

– Да почему ж так? – смеялась Пирошка, которой заигрывания музыкантов даже нравились.

– Цыгане – кровь Ердега, и по доброй воле служат они только лидеркам. Видала, эти сами пришли. Откуда они узнали про госпожу?

– Да уж Батори и Надашди все Карпаты знают, – отвечала Пирошка. – Ты, подруга, просто обиду затаила на госпожу, за то что она тебя прибила. А ведь за дело прибила-то…