– Где папа? – спросил он сквозь зубы.

– Пошел в библиотеку…

– Когда он будет?

– Не знаю… после обеда, вероятно…

Она готова была поклясться, что он все отлично знал. И нарочно явился сюда помучить ее. Вчера приходила Неля, сегодня он… К счастью, визит падчерицы не доставил Раисе хлопот. Та забрала «материнскую» шкатулку и ушла. Надо было видеть, с какой брезгливой гримасой она держала вещицу в руках – словно мачеха осквернила ее своими прикосновениями.

«С чего ей взбрело в голову, что шкатулка принадлежала Лидии? – недоумевал Никодим Петрович после ухода дочери. – Я купил шкатулку в Ленинграде, на симпозиуме. Из-за картинки на крышке! Глаша складывала туда нитки. Лидия вообще не умела шить! Она отродясь иголку в руки не брала…»

– Ну, когда думаешь устраиваться на работу? Или это не входит в твои планы?

«Хватит сидеть у нас на шее, – прочитала Раиса в глазах Леонтия. – Мы не намерены тебя содержать!»

Она бы с удовольствием, но профессор неожиданно воспротивился. Он пожелал, чтобы она всегда находилась дома – встречала его и провожала, кормила, лечила, ночами ублажала его затухающую чувственность, а днем помогала набирать тексты на компьютере. У него болели глаза, и Раиса выполняла почти всю техническую работу.

– Никодим Петрович против, – едва вымолвила она.

Леонтий был привлекательным мужчиной. Неле повезло меньше. Ей достались от матери только глаза, остальные черты она унаследовала от отца, причем в худшем варианте. Если профессора они не портили, то о ней этого сказать было нельзя.

Леонтий же выглядел вполне презентабельно: вышел и лицом, и фигурой. Ему бы еще характер помягче, манеры приличней. «Возможно, он ведет себя грубо и развязно только со мной, – подумала Раиса. – Они с Нелей меня выживают. Дай им волю, удавили бы!»

– За что вы меня так не любите? – вырвалось у нее.

Губы пасынка расплылись в нехорошей усмешке.

– Тебе мало отца? Хочешь, чтобы еще я тебя полюбил? – Его взгляд заскользил по ее груди, опустился ниже, задержался на ногах, – стройных, с полными округлыми икрами, выступающих из-под халата. – Короче юбки не нашлось? Ты бы вообще сняла халатик за ненадобностью!

Она вспыхнула, но смолчала. Ей не терпелось пойти в спальню и переодеться в домашние брюки и блузку. Но Леонтий загораживал ей путь. Она вздохнула, решилась, сделала шаг вперед и оказалась лицом к лицу с разъяренным мужчиной. Его руки обвили ее талию.

– Пусти…

– Зачем? Ты же сама хочешь любви?

– Как тебе не стыдно!

– Чего мне стыдиться? Ты предлагаешь себя, я не отказываюсь.

Раиса дернулась, уперлась ладонями в его плечи.

– Давай, строй из себя недотрогу! – глумился он. – Со стариком спишь, а я чем хуже?

– Мерзавец!

– Грязная тварь! Еще ломается…

Он прижал ее к роялю, опрокинул. Твердое дерево инструмента больно впилось ей в поясницу. Она, не соображая, что делает, плюнула в его бесстыжие глаза…

Леонтий отпрянул, опомнился. Краска отхлынула от его лица, губы побелели. Он тяжело дышал.

– Кому ты нужна, дрянь? Ты что себе вообразила?

– Отпусти!

Она выскользнула из его рук и закрылась в спальне. Было слышно, как щелкнул, захлопываясь, замок.

– Только посмей проговориться отцу! – крикнул Леонтий ей вслед. – Я тебя по стенке размажу! Дрянь… Тебе никто не поверит! Слышишь меня? Никто!

Он поднял глаза на портрет матери. Показалось, что она улыбается, одобряя его действия.

«– Я тебя уничтожу… – выдохнул он, мысленно обращаясь к Раисе. – Ноги твоей в нашем доме не будет…»

Жена профессора оказалась худощавой, небольшого роста, но с развитой грудью и бедрами. Она была одета в светло-зеленый домашний костюм из хлопка и выглядела гораздо моложе своих лет. Густые волосы естественного русого оттенка, заколотые сзади в хвост, отсутствие макияжа, светлая кожа и пухлые розовые губы делали ее лицо милым и непосредственным, как у совсем юной девушки. Ее легко можно было принять за внучку Никодима Петровича. Кроме массивного обручального кольца на руке, на ней не было никаких украшений.