Хотя на самом деле исчезнет эпоха. Завершится рок-революция. Конечно, будут грандиозные концерты, статусные площадки и толпы фанатов, но иссякнет демиургия рока, ощущение жизнестроительства: рок-н-ролл forever, а революция – happy end. Юбилей «Нау» 1993 года станет чем-то вроде парада в День Победы.
Через семь лет, то есть в 2000 году, в Екатеринбурге родится фестиваль «Старый новый рок». 13 января на сцене ТЮЗа группа «ТОП» Евгения Горенбурга будет презентовать свою пластинку «Школьный альбом» и на торжество позовёт группу Александра Пантыкина «Поезд куда-нибудь». И всем понравится идея: ветераны могут помогать новобранцам арт-огнём. Фестиваль объявят ежегодным.
Каждый год на «Старый новый рок» станут приглашать хедлайнерами пять-семь крутых групп, и к каждому мэтру будут цеплять трёх-четырёх новичков. Командовать всей канонадой возьмётся Горенбург. Рекрутов будет отбирать оргкомитет во главе с Владимиром Шахриным. В оргкомитете будут грозно сверкать глазами матёрые зубры свердловского рока – Хоменко из «Нау», Бегунов из «Чайфа», Симаков из «Апрельского марша», Вадим Самойлов из «Агаты».
Рокеров поддержит Фонд Ельцина: две революционные традиции, рокерская и политическая, наконец-то сойдутся в общем деле. Фестиваль будет состоять из трёх площадок, а с 2005 года приобретёт и летнюю резиденцию – базу «Волна» на Белоярском водохранилище. Сюда станет приезжать по 15 тысяч зрителей.
«Кабинет» Пантыкина и «Чайф» Шахрина, разумеется, были в 1993 году на «Горбушке», на победном рок-параде. Но ещё в 1987-м Шахрин спел: «Делай мне больно, пока это тоже не стало привычным!» И вот от рок-парада прошло уже 20 лет. И нынче каждому приходится для себя решать: то ли хорошо, что «уже не больно», то ли плохо, что всё-таки «стало привычным». Группы и звёзды почти все живы, но феномена свердловского рока больше нет. Овации. Занавес.
Глава третья
Митинград
«Екастройка»
Перестроечные времена в Свердловске
Сейчас, в нынешнем городе Екатеринбурге, свердловскую версию бурной перестроечной эпохи иронично называют «екастройкой». А те времена и вправду были удивительные – страстные, тотально-митинговые и романтически-наивные.
СССР угасал. Страны Балтии рвались на свободу, хмурые советские войска покидали Восточную Европу и Афганистан, генералы сдавали на металлолом стратегические ракеты, в бывших братских республиках бывшие братья вынимали ножи и резали друг другу глотки, никто уже не глушил радиоголоса недавних соперников, а генсек Горбачёв ездил по заграницам и говорил, говорил, говорил.
Из лагерей выпускали обомлевших от неожиданности диссидентов, а выпить в отечестве было не на что, и полки магазинов опустели. Бастовали шахтёры. Появилась безработица. Заводы и фабрики грезили о хозрасчёте – он казался панацеей. Спекулянты, цеховики и фарцовщики открывали кооперативы, бандюки создавали криминальные группировки, а милиция заводила ОМОНы и РУБОПы.
Моление на месте Ипатьевского дома
Интеллигенция требовала реабилитировать всех репрессированных и вернуть исторические названия. Церковь намекала, что надо бы отдать верующим храмы. Толстые журналы издавались миллионными тиражами и печатали романы «из-под глыб». Либералы яростно спорили с патриотами, а народ попроще засматривался первыми мыльными операми и через экраны теликов исцелялся у Кашпировского.
В закрытом городе Свердловске не могли появиться радикальные демократы, подобные столичным, – «демшиза», как их назовут позже. Ожидание гражданских реформ в оборонном городе порождало клубы управляемых интеллектуалов вроде «Городской трибуны» Геннадия Бурбулиса или секты почти неуправляемых и буйных патриотов вроде «Отечества» журналиста Юрия Липатникова.