– Печальная вышла история, да? – Джулиус встретил меня на пороге с чашкой чая в левой руке. – Вы ведь не сердитесь, Филипп?

Он выглядел обеспокоенным и каким-то помятым. Глаза тусклые, под ними залегли усталые круги, а волосы, обычно тщательно напомаженные и уложенные, забавно топорщились. Я прошел мимо и практически упал в кресло:

– Налейте мне тоже. Нет, стойте. На верхней полке был коньяк, что принесла наша соседка, миссис Оуэн, на прошлой неделе.

– Миссис Оушен, – машинально поправил Олдридж, но коньяк достал и разлил по чашкам. Чайным.

Мы выпили и немного помолчали.

– Хиггинса отпустят. Его не за что держать под замком. Убийца так и останется ненайденным.

Я не видел Джулиуса, но чувствовал его присутствие где-то за спиной. Он тихо ответил:

– Зато никто больше не умрет.

Был один вопрос, что терзал меня весь день:

– Ланнан Ши нападала только на ирландцев. На что же вы рассчитывали, назначая ей встречу?

– Вы правы, Филипп. Помните, я упоминал деда, служившего в Королевском Ирландском полку? Мою бабушку он нашел именно там.

Не ожидая честного ответа, я поспешил воспользоваться моментом откровенности:

– Почему вы не хотели, чтобы в Ланнан Ши стреляли? Ведь она убийца.

– А вы как думаете? Смерть за смерть – дурная справедливость. Человеческая. А Ланнан Ши человеком не была, в ее мире свои правила. Достаточно было просто ее остановить.

Я вспомнил рыдающего Хиггинса и открыл рот, но Джулиус опередил:

– Видимо, не зря бедняжке не дано познать любовь – это чувство ее убило.

Я повернулся так, чтобы видеть собеседника. Джулиус сидел верхом на стуле, положив голову на руки. Казалось, он вот-вот заснет.

– Раз уж мы заговорили так открыто, скажите, почему вы не спали прошлой ночью?

– Это же совершенно ясно. – Я не понимал, почему подобные вещи никак не укладываются в его странной голове. – Я беспокоился о вас.

– Обо мне? Вы ждали? – Столько удивления было в его голосе.

– Именно, – я улыбнулся и взял со стола вечернюю газету. – И прекрати уже мне «выкать», чувствую себя словно в третьесортном викторианском романе.

Оставив Джулиуса свыкаться с новым положением дел, я раскрыл газету и не заметил, как уснул.

Сквозь полудрему просачивался тихий-тихий голос, декламирующий стихи. Последние стихи несчастного Грегори Хиггинса.

День изо дня, включая выходные, он сидел в своем кресле и читал газеты, одну за одной, изредка отвлекаясь на чай. Я успел забыть, когда он в последний раз оживлялся. Похоже, предпраздничная суета на улицах ничуть его не трогала.

– Какие планы на вторник?

Джулиус взглянул на меня из-за вечернего выпуска «Блэкпул Тайм», донельзя удивленный:

– Вторник? О чем ты?

Я был прав, полагая, что всеобщее оживление последних дней прошло мимо моего толстокожего компаньона.

– О Хэллоуине. Семейство Данвортов дает званый ужин для всех желающих. Будут угощение, дорогая выпивка, музыка и дамы.

Однако ни один из предложенных вариантов не возымел нужного эффекта.

– Если ты говоришь о Самайне, кельтском языческом праздновании начала зимы, то музыка и дамы вряд ли будут подходящим антуражем.

По мне, так приятная компания и вкусная еда вполне способствовали созданию праздничного настроения, но спорить с Олдриджем рискнул бы разве что глупец или безумец. Ни под одно из определений я, смею надеяться, не подходил и потому предпочел бессмысленной дискуссии на тему истоков народных традиций обед у Гаррисона и его чудесной супруги Оливии.