Любимый ресторан Евы-Марии был на улице Кампане, то есть на территории контрады Орла. Ее любимый столик, как я сразу догадалась, стоял на высокой веранде снаружи, напротив закрытого на ночь цветочного магазина.

– Стало быть, – сказала она мне, заказав бутылку игристого белого вина и легкую закуску, – оперу ты не жалуешь.

– Вовсе нет! – запротестовала я, сидя в неловкой позе – мои скрещенные ноги едва умещались под столом. – Я обожаю оперу. Домоправитель моей тетки без конца слушал оперную музыку, особенно «Аиду». Дело не в этом… Аида по сюжету была эфиопская принцесса, а не чучело, разменявшее шестой десяток и шестидесятый размер одежды, извините.

Ева-Мария искренне засмеялась:

– А ты поступай как Сандро – закрывай глаза.

Я покосилась на Алессандро. На концерте он сидел позади меня, и я чувствовала на себе его взгляд все два часа.

– К чему? Ведь поет все та же дама!

– Но голос исходит из души! – заспорила Ева-Мария за своего племянника, подавшись ко мне. – Все, что от тебя требуется, – слушать, и ты увидишь Аиду такой, как она действительно была.

– Это очень великодушно. – Я взглянула на Алессандро. – Вы всегда столь великодушны?

Он ничего не ответил, да я и не ждала.

– Великодушие, то есть величие души, – сказала Ева-Мария, попробовав вина и сочтя его достойным своего стола, – есть величайшая добродетель. Сторонитесь скаредных людей – они заперты в ловушках своих мелких, тесных душ.

– А теткин домоправитель говорил, – возразила я, – что величайшая добродетель – красота. Впрочем, он бы сказал, что великодушие – это одна из ипостасей красоты.

– Красота – это истина, – заговорил наконец Алессандро. – А истина есть красота, как писал Китс. Жизнь по таким принципам становится простой и легкой.

– А вы так не живете?

– Я не греческая ваза[26].

Я захохотала, но его лицо не дрогнуло.

Явно желая, чтобы мы подружились, Ева-Мария все же органически была не способна выпустить инициативу из рук.

– Расскажи о своей тетушке! – попросила она меня. – Как тебе кажется, почему она так и не сказала, кто ты на самом деле?

Я смотрела на них обоих, понимая, что они много говорили обо мне – и разошлись во мнениях.

– Понятия не имею. Наверное, боялась, что… Или, может, она… – Я потупилась. – Ну, не знаю.

– В Сиене, – сказал Алессандро, поигрывая с бокалом с водой, – от фамилии зависит все.

– Имена, фамилии, – вздохнула Ева-Мария. – Чего я не понимаю, так это почему твоя тетка – Роуз, да? – никогда не привозила вас в Сиену.

– Может, боялась, – ответила я, на этот раз резче, – что человек, убивший моих родителей, прикончит и меня.

Ева-Мария отпрянула в ужасе:

– Какое жуткое предположение!

– Ну ладно, еще раз с днем рождения. – Я отпила вина. – И спасибо за все. – Я тяжелым взглядом впилась в Алессандро, заставив его посмотреть мне в глаза. – Не беспокойтесь, я надолго не задержусь.

– Не сомневаюсь, – холодно ответил он. – В наших краях для вас слишком мирно и пресно.

– Я люблю мир.

В темной зелени его глаз мне почудилось предупреждение, словно в глазах молодого человека на мгновение проглянула его душа. Зрелище, признаюсь, было пугающим.

– Просто бросается в глаза.

Решив не отвечать, я сжала зубы и уткнулась в тарелку с закуской. К сожалению, Ева-Мария не разобралась в тонких нюансах эмоций, заметив только мое разгоревшееся лицо.

– Сандро, – с флиртующей, как ей казалось, интонацией проворковала она. – Почему ты еще не показал Джульетте город? Ей бы очень понравилось!

– Не сомневаюсь. – Алессандро проткнул оливку вилкой, но есть не стал. – К сожалению, у нас тут нет статуй Русалочек.