Комментарий: Война идей и людей

Тридцатые годы – предпоследнее десятилетие Оруэлла. Но, может, потому, повинуясь чутью, он проживет их жадно, лихорадочно. А главное – невероятно продуктивно. Вы не поверите, но, женившись в середине тридцатых, он уже через неделю горько упрекнет жену в том, что из семи первых дней совместной жизни «у него было только два дня для хорошей работы…». Жена надолго запомнит этот упрек.

Тридцатые войдут в жизнь нашего ровесника века нескончаемыми спорами, любовью и ненавистью, дружбами и драками, атаками и обороной, идеями, конфликтами, далеким и туманным коммунизмом и близким, реальным фашизмом. Наконец, преломлениями жизни в литературе и литературы – в жизни.

Уже не только была написана утопия Герберта Уэллса «Люди как боги», в которой «коммунизм», установленный «умными и образованными», упразднял частную собственность, деньги, правительства и ликвидировал в будущем обществе даже микробы и плохую погоду, но был напечатан и гораздо более опасный его трактат – «Открытый заговор: план мировой революции». В нем фантаст предупреждал: национализм и милитаризм могут привести мир к краху – и возвещал: единственное спасение – всемирное государство. «Открытый заговор завоюет школы и колледжи, – писал Уэллс, – привлечет молодых людей, достойных и умелых, честных и прямых, решительных и непоколебимых, и в конце концов охватит все человечество». Его поддержал Бертран Рассел: он готов не только сам вступить «в круг заговорщиков», но и привлечь в него даже Эйнштейна. Сам Ллойд Джордж написал, что суть «Открытого заговора» отражает суть всего либерализма. И пока Оруэлл скитался по закоулкам нищеты в Англии и Франции, среди интеллигентов стали возникать группы и объединения «заговорщиков по Уэллсу». Ныне даже считается, что из посиделок и разговоров подобных «заговорщиков» и возникли позже и Декларация прав человека, и ЮНЕСКО, и само движение за всеобщее разоружение. Что ж, возможно, и так. Но на утопические мечтания Уэллса фактически ответил в 1932 году своей антиутопией «О дивный новый мир» Олдос Хаксли. Да, в мире, придуманным такими, как Уэллс, писал Хаксли, исчезнут нищета, болезни и войны, зато всё будет излишне механизировано, умрет искусство, женщины перестанут рожать, а понятие души исчезнет вообще. Это была пародия на Уэллса, пародия умная и смешная. Война идей! Герой Хаксли требовал как раз полноты жизни в будущем, а следовательно, в «благолепии будущего механизированного рая» хотел бы иметь право на грех, на несчастья, на старость, уродство, бессилие, право на недоедание, на вшивость, даже на сифилис и рак. «Это всё мои права, и я их требую», – бросает в лицо правителю стерильного мира герой Хаксли. Конечно, «человеку нужен его дивный старый мир, – иронизирует Максим Чертанов, биограф Уэллса, – но неясно, почему это противопоставлено “удобствам” и почему нехорошо бороться против… лютых болей… Когда раком заболел сам Хаксли, – уже почти издевается биограф, – он не пожелал воспользоваться своим правом на страдание… а предпочел принимать ЛСД и покинул дивный мир с помощью… инъекции».

Все эти споры, полемики, драки и драчки были, думаю, известны и Оруэллу, но, в отличие от «интеллектуалов», которых он прекрасно знал и слегка презирал за их «импотенцию» в поступках, он давно решил: всё надо познать из первых рук, во всем убедиться самому, всё лично попробовать на вкус, на цвет, на зуб… на смысл. И свое «просвещение» начал с самых бесправных в мире, у которых с лихвой нашел «права» на «старость, уродство, бессилие, на недоедание, вшивость и тиф…».