Несмотря на не самый теплый февральский день, Семен Михайлович наотрез отказался от автомобиля и двинулся в инспекционную поездку верхом. Он справедливо полагал, что прямых дорог в России не существует, да и не существовало аж со времен татаро-монголов, ну а верхами да по замерзшей земле – руби наметом куда тебе надобно! Лишь бы сугробы неглубокие…

Сугробов в конце февраля тридцать шестого года было немного – зима выдалась не снежная, так что инспекционная группа шла ровным аллюром, делая в среднем километров по десять-двенадцать в час. Буденный оглядывал пустую ровную степь и с наслаждением вдыхал тонкий, сухой, чуть морозный воздух.

– Ить, как на Дону, – буркнул он в усы, широко улыбнулся и вдруг помрачнел. На ум пришла супруга – красавица актриса[35]. Чертовка неблагодарная! Верно Саньча Сталин всю эту актерскую братию «фиглярами» да «скоморохами» кличет! За самым-самым редким исключением…

«Как вы не понимаете: я – творческая натура, – вспомнились слова Ольги. – Мне необходимо бывать среди тех, кто понимает меня и разделяет мои взгляды…» Взгляды – ха! Шубка соболья да золота пять фунтов – вот и все твои взгляды! А бросить не могу – тянет к ней. Вот равно как мыша к козюле!

– Стой, кто идет!

Ого! Вроде ж пусто было, а тут – ровно из-под земли боец вынырнул! Ствол наперевес, и не винтовка в руках – пистолет-пулемет Коровина. А стоит так, словно готовится вот сейчас перекатом в сторону уйти, да и причесать из своей трещотки! Хм-м… морда-то вроде как знакомая…

– Боец, вызови разводящего и начкара!

– Слушаю, товарищ маршал Советского Союза, – отчеканил часовой и, отступив на шаг, резко засвистел в свисток, висевший у него на запястье.

– Слухай, махра, – поинтересовался вдруг адъютант Буденного Зеленский[36]. – А ты, часом, в Пешаваре не бывал?

– Товарищ полковник, часовому на посту разговаривать не положено! – сурово отрубил красноармеец и тут же, озорно блеснув глазами, прибавил: – За разговоры товарищ Саша мог – у-ух!

Буденный рассмеялся. Он вспомнил этого парня – разведка отдельного батальона, приданного на всякий пожарный во время индийской эскапады Сашке Белову-Сталину. Ну, теперь понятно, откуда у обычного часового в мехбригаде подобные замашки.

К ним подбежали разводящий с подчаском и старший лейтенант – начальник караула. После взаимных приветствий проверяющей группе были предоставлены сопровождающие, и Семен Михайлович двинулся к командиру бригады.

Комбриг полковник Куркин[37] стоял возле временно реквизированного под штаб колхозного клуба и ждал визита командарма. «Солдатский телеграф» уже донес до него известия о судьбе командира дивизии Маркевича, которого «сперва полдня пороли нагайками ближники маршала Буденного, а потом расстреляли вместе со всей семьей, порубав малых детей шашками – нечего, мол, на щенков пули тратить!» Алексей Васильевич выслушал все версии жуткой расправы с комдивом Второй Червонноказачьей, иронично приподнял левую бровь и поинтересовался: откуда у Маркевича взялись «малые дети». Жена комдива – фигуристая, задастая и грудастая девица была на два десятка лет моложе мужа и детей еще не имела. Легкость же поведения «хозяйки дивизии» была притчей во языцех всего Проскурова, так, может, порубали ее полюбовников? Если «да», так и за дело, а если «нет», то очень жаль…

Никаких грехов за собой Куркин не помнил, разве что по мелочи, но за мелочи даже «Красный Мюрат» расстреливать не станет, а потому пребывал в относительном душевном спокойствии. Если товарищ командарм придерется к размещению личного состава в палатках, так пусть расскажет: где, прах побери, набрать зимних квартир в неподготовленном городе? А долбить землянки в мерзлой земле – занятие для саперного полка, а не для его бригады, в которой даже батальона саперов нет!