– У меня есть проездной. Могу прокатить вас на метро, – без особого энтузиазма предложила Инна.

– Отличная идея! Сто лет не был в метро!

Примерно в это же время Жора возвращался домой. Запланированный на вечер переезд друга отложился на неопределенное время по техническим причинам – поломалась машина, в которой предполагалось перевозить вещи. Жора пересек двор, поздоровался со встреченными соседями, напевая себе под нос привязчивую мелодию из рекламного ролика про новый стиральный порошок: «Порошочек-порошок. Ты попробовал, дружок?», вошел в подъезд, легко взбежал на два лестничных пролета, открыл ключом дверь. «Порошочек-порошок…»

– Это я! – провозгласил Жора из коридора. – «Порошочек-порошок…» Представляешь, а Сашка-то сегодня не переезжает. – С этими словами он вошел в комнату…

В детстве мы часто верим в то, чего на самом деле нет, а когда становимся взрослыми – не верим в то, что есть на самом деле. Вот и Жора не сразу поверил своим глазам. Только сердце отчего-то как-то обмерло и замолчало, а потом опомнилось – забилось, заколотилось, да так громко, как недавно у соседей за стеной грохотало, когда они там рушили стены, и не было от этого никакого спасения.

Жена стояла вполоборота к Жоре. Из одежды на ней были только трусы, а бюстгальтер она спешно застегивала прямо на глазах у огромного незнакомого (во всяком случае, Жоре) мужика, судя по всему, уже успевшего одеться. Лицо его было красным и влажным от пота.

– Машина не пришла… – вдруг совершенно некстати выскочили застрявшие еще в коридоре, явно с истекшим сроком годности слова.

Жора почувствовал внутри себя ток, пробежавший по позвоночному столбу, и сжал трясущиеся пальцы в кулаки.

– Как же, Катя, ты могла?! – сказал он срывающимся на свежеоциклеванный паркет голосом.

Жена, застегнув бюстгальтер и накинув на себя махровый халат лицемерного цвета невинности, бросилась к нему:

– Жора! Это… это не то, что ты подумал!

– Ага! – с тонким сарказмом произнес Жора, отмахнулся от жены и резко вышел из квартиры, громко хлопнув дверью.

Кирилл Кириллович как завороженный смотрел на Илону. А Илона блестела глазами и трепетала ресницами:

– Мне всегда нравились мужчины в возрасте. С ровесниками просто не о чем разговаривать.

Она аккуратно взяла губами трубочку и потянула через нее апельсиновый фреш из высокого стакана. Сок побежал по пластмассовой соломинке, и Кирилл Кириллович почувствовал, как и по его артериям стремится кровь, преодолевая сопротивление сосудистого русла. Вспомнил о том, что не выпил свою вечернюю таблетку от давления и еще одну – от холестерина.

– Прости, а тебе сколько? – решил уточнить Кирилл Кириллович.

– Двадцать четыре! – с радостью ответила Илона, как бы взяв свои слова в кавычки при помощи симметричных ямочек на щеках.

– Двадцать четыре… – прошептал Кирилл Кириллович и незамедлительно вспомнил пророческий разговор со своим бухгалтером.

Кирилл Кириллович подлил себе чаю с листьями успокаивающей мяты.

– А тебе?

– Пятьдесят пять.

У Илоны зазвонил телефон. Она взяла трубку, но не стала отвечать на вызов, а принялась крутить ею под носом у Кирилла Кирилловича и даже пританцовывать на стуле.

– Узнаешь? Узнаешь? Ну? Ну? Кто это?

Кирилл Кириллович был озадачен:

– Откуда ж я знаю? Это же тебе звонят.

Илона досадливо ударила ладонью по своей оголенной, загорелой коленке:

– Да нет, кто эту песню поет?

Кирилл Кириллович повернул ухо в сторону телефона и честно вслушался в рингтон:

– Не знаю… Не помню…

– Правда? – искренне удивилась Илона.

«Правда?»… Теперь, когда тебе уже пятьдесят пять и каждый год на счету, если и задумаешь искать правду, то разве что в терапевтическом справочнике или в районной поликлинике.