«…Какой рожать?! Кого рожать?!» – вот так воскликнул Антон, реагируя на заявление чеченки о ее желании освободиться от бремени. И был совершенно прав в своем первоначальном порыве. Нельзя рожать на войне. Нельзя рожать тяжело раненной снайперше, которую в самом скором будущем ожидает мучительная смерть. А особенным абсурдом выглядит это ее желание подарить миру новую жизнь после того, что она несколько минут назад тут вытворяла…

Антон вдруг вспомнил, какой фестиваль он закатил в райцентре, когда его Татьяна рожала. Три дня дежурил у больницы, не спал ночами. А случилось, как всегда, неожиданно: когда среди ночи начались схватки, перебудил полстаницы, палил зачем-то в воздух, рискуя задницей (за необоснованную стрельбу в Литовской и окрестных станицах нещадно порют на съезжей, невзирая на возраст и чины), акушера из дому выковыривал со штурмовым шумом и криками. Дурковал, одним словом, на полную катушку. В итоге все кончилось благополучно, хотя и побеспокоил зазря кучу народа. Татьяна – здоровая крепкая казачка, рожала в идеальных условиях, народу вокруг нее было чуть ли не с дюжину – всяких повитух, акушерок, медсестер – стараниями благоверного…

А эта вот – одна тужится…

Нет врача. Некому облегчить страдания, оказать квалифицированную помощь. Тяжело раненная, истекающая кровью, в полнейшей антисанитарии… Рядом стоит благодетель, который обещает пристрелить, чтобы не мучилась, – сторонне наблюдает за процессом. На подходе доброжелатель, который будет резать на лоскутки за ратные забавы, а скоро еще подъедут три десятка казаков, весьма охочих до расправы над вражьим снайпером…

Суровы законы войны. Снайпер – это особо ядовитая гадина, наподобие кобры среди кучи гадюк. Посчастливилось поймать – дави немедля, другого случая не будет. Снайпер – вне закона, не нами придумано…

– Че делать-то? – осипшим голосом проскрипел Антон, украдкой смахнув слезинку – господи, жалко-то как дурищу, вражину проклятую, чтоб ей сдохнуть поскорее! Кой черт ее под руку толкнул – стрелять в таком состоянии? Токсикоз, что ли, накатил?

– А че делать? – индифферентно отозвался из-за перегородки салага. – Че делать… Оно вроде как само все идет – тут больше духовная поддержка нужна. А так… Ну, подыми меня, я посмотрю.

Антон метнулся к салаге, приподнял его под мышки, отодвинул задвижку в перегородке, давая возможность заглянуть в кабину.

– Ясно, – буркнул салага, посмотрев несколько секунд и вновь укладываясь на носилки. – Ты штаны с нее сними. Совсем. Жопу подтащи ближе к двери – у нее ноги неудобно стоят. Ну и… и все, наверно.

– Ага, понял, – суетливо бормотнул Антон, возвращаясь к роженице и лихорадочно приступая к выполнению рекомендаций бывалого «акушера».

Со штанами получилось более-менее сносно: удалось спустить до щиколоток теплые вязаные гамаши и байковые панталоны – дальше никак, ступни мертво уперты в края дверного проема. А вот чтобы стащить женщину с моторной части на сиденье, понадобилось приложить титанические усилия – тело ее и в самом деле было как деревянное, скованное страшным напряжением мышц. Пришлось ухватить снизу за широко разведенные бедра, упереться коленками в край сиденья и, откинувшись всей массой назад, тянуть рывками наружу. В таком вот интересном положении и застал своего спасителя подковылявший-таки «притертый».

– Ну ты даешь… беременную харить?! – нашел в себе силы удивиться «старожил» – на правом бедре его бугрился наложенный чуть выше колена самодельный жгут из тельника, ниже колена штанина была сильно разлохмачена и обильно пропитана кровью. – Она же беременная, какой тут кайф? Ну ты деятель… А где этот гондон? Не сдох?