Не договорив, Нусрет зашелся в приступе кашля. Джевдет-бей взял с тумбочки чашку для мокроты и протянул брату. Тот сначала махнул рукой, но потом схватил чашку и сплюнул.

– Видишь, мои дела совсем плохи. Я знаю, что жить мне осталось пару дней. Все, что я сейчас хочу, – быть уверенным, что Зийю ждет достойное будущее. А для этого он должен жить у тебя. Если же он останется в Хасеки или переедет в деревню к матери, то будет, как они, верить в Аллаха и прочие нелепые басни, станет ничтожеством, не сможет понять мир. Они над ним уже успели поработать! Утром он мне рассказывал про рай, про ангелов, про ведьм… Он во все это верит. Джевдет, я не хочу, чтобы мой сын был таким, понимаешь? Я хочу, чтобы он верил не в лживые сказки, а в свет разума, в себя самого… Свет разума… Я ведь не зря дал ему имя Зийя![32] – Нусрет на мгновение замолк и затем прошептал: – Джевдет, возьми Зийю к себе, дай мне умереть со спокойной душой!

– Ну что ты все время говоришь о смерти? Неправильно это! – сказал Джевдет-бей и покраснел, потому что понял, что на самом деле неправильным считает кое-что другое.

– Дай мне слово! – выкрикнул Нусрет.

– Даю! – сказал Джевдет-бей и, взяв с тумбочки свою феску, стал разглаживать пальцами кисточку с таким видом, как будто это было очень важно сделать именно сейчас.

– Даешь слово?

– Ну да, сказал ведь, – ответил Джевдет-бей, поднеся феску к самым глазам и принявшись расчесывать кисточку ногтем.

– Джевдет, пойми меня, пожалуйста! Я никогда не выполнял своих отцовских обязанностей. Отправил сына в Хасеки и постарался о нем забыть. Теперь я понимаю, что был не прав, но уже поздно. Даешь мне слово, что он будет жить у тебя? Да опусти же ты свою феску, я хочу в лицо тебе взглянуть!

Джевдет-бей положил феску на тумбочку. В глаза ударил слепящий свет лампы.

– Слышал когда-нибудь о принце Сабахаттине? – спросил Нусрет. – Впрочем, не важно. Он сейчас живет в Париже, тоже считается младотурком. Дурак, как и все принцы, но была у него одна интересная мысль… – Нусрет махнул рукой в ту сторону, где стояли книги. – А может, он, как водится, украл эту мысль у кого-нибудь. Как бы то ни было, я нахожу ее верной. Согласно Демолену[33], могущество Британии объясняется тем, что личность, отдельный человек обладает там большей свободой по сравнению с другими государствами. Вот этой-то свободы у нас и нет. Нет у нас свободных, независимо мыслящих, инициативных, предприимчивых! У нас воспитывают только рабов, которые умеют лишь гнуть шею, поступать как все и бояться. Наше образование – побои учителя да нелепые запугивания матушек и тетушек. Религия, страх, замшелые догмы, затверженные наизусть… В результате учатся только одному – гнуть шею. Никто не пробивается благодаря собственным усилиям, преодолевая сопротивление общества. Пресмыкаются, раболепствуют, ищут покровительства… Никто не умеет думать самостоятельно. А если случится подумать, пугаются… В лучшем случае осознанно делают из себя рабов. По мнению Демолена, в деспотических государствах люди… Ты меня слушаешь? Я не хочу, чтобы мой сын… – Тут Нусрета снова скрутил приступ кашля. Откашлявшись и сплюнув мокроту, он немного успокоился. – Понимаешь ли ты, что я хочу сказать? Ты сам кое-чего самостоятельно достиг. Ты можешь меня понять.

– Ты слишком себя утомляешь, – сказал Джевдет-бей.

– Я тебе про одно, а ты про другое. Ты можешь меня понять, пусть даже только в одном этом вопросе…

Джевдет-бей ухватился за представившуюся возможность:

– Твои идеи правильные. Я тебя понимаю. Я все время считал, что ты прав, только не мог тебе этого объяснить!