Паша снова покачал головой:

– А что же ты тогда так улыбаешься? Блудливая улыбочка, меня не проведешь!

Джевдет-бей впервые почувствовал некоторую неприязнь к старику; мысль о том, что он может перестать уважать пашу, его испугала.

– Все молчишь! И чего молчишь, спрашивается? Это уж чересчур! – сказал паша. – Я, слава Аллаху, пожил, земных благ вкусил. А ты? Нет-нет, ты тоже, должно быть, малый не промах, только… – Увидев застывшее выражение на лице Джевдет-бея, паша осекся. – Ладно-ладно, не будем об этом. С тобой, однако, не поговоришь. Я все говорил, а ты только слушал. Раз уж ты такой молчун, давай тогда хотя бы в нарды сыграем. Рука у тебя сильная?

– Не знаю, – сказал Джевдет-бей с тем же застывшим выражением на лице.

Сели играть в нарды.

Джевдет-бей не любил нарды. Две первые партии вчистую проиграл. «Мой брат борется за жизнь, а я тут в нарды играю», – крутилось у него в голове. Потом кости стали падать удачно, он несколько раз выиграл, и паша уже было расстроился, но тут Джевдет-бей опять начал проигрывать. Когда паша один раз вышел из комнаты, Джевдет-бей взглянул в проем открытой двери на часы, что стояли на лестнице, и с удивлением увидел, что время приближается к одиннадцати, понял, что в лавку уже не успеть, и разозлился. Страсть паши к нардам и его болтливость теперь казались ему отвратительными. Паша между тем не замолкал: рассказывал о каком-то парижском театре, который ему случалось посещать в бытность послом, о неблагодарности какого-то своего секретаря, об источнике, который он распорядился устроить в Конье, о похождениях молодых лет и о взятке, которую отказался принять, будучи министром. Когда Джевдет-бей проиграл очередную партию, в комнату вошел слуга и обратился к паше:

– Госпожа собираются в Шишли к Наиме-ханым, изволят просить карету.

– Пусть берет. Куда мне ехать в такую жару? – сказал паша, но потом вдруг поднялся на ноги. – Хотя подожди. Поздно уже! Иди спроси, когда она собирается выезжать. Я, может быть, в клуб поеду.

Паша снова уселся на стул и улыбнулся Джевдет-бею, стараясь, чтобы улыбка выглядела добродушной. Потом ему два раза подряд выпали две шестерки, но пашу, казалось, это уже не обрадовало. Он сложил нарды и снова встал.

– Поехать, что ли, в клуб, поболтать с кем-нибудь? – пробормотал паша, обращаясь сам к себе. Потом обернулся к Джевдет-бею. – Что скажешь? Не хочешь ли поехать со мной в клуб?

– Боюсь, господин паша, что буду вам в тягость, – ответил Джевдет-бей. На какое-то мгновение ему показалось, что старик и в самом деле хочет взять его с собой, но потом он понял, что не оправдал ожиданий паши и на сегодня ему уже наскучил.

– Да нет, сынок, какая такая тягость, – неискренне сказал паша. Потом голос его погрустнел: – Люди, дожив до моего возраста, живут впустую. Не знают, чем день занять. Вот я все вспоминаю, вспоминаю… Но ведь нужно же этими воспоминаниями с кем-то поделиться. Я был в Европе, знаю: там люди пишут мемуары, печатают их в газетах, издают книги. А здесь? Да попробуй я хоть слово написать – беды не оберешься. Хе-хе. Свободы здесь нет, сынок, свободы! Да здравствуют младотурки. – Последние слова он произнес вполголоса. – Молодец мой младшенький! Хм… Вот скажи, ты знаешь, как надо жить? Смог ты это понять? Хотя непохоже, чтобы ты много книг прочел… Не обижаешься?

– Что вы, господин паша! – сказал Джевдет-бей. Его бросило в пот.

– Да-да, ты у нас вежливый, знаю! – сказал паша немного раздраженно и принялся ходить по комнате, чуть покачиваясь. – Вот ты, поди, думаешь, напился я! Видел ты когда-нибудь пьяного пашу? Собственно, ты пашей вблизи много видывал? Со сколькими разговаривал? Недим-пашу ты откуда знаешь, а?