– Сегодня вечером, в семь часов, – сказала Элспет Сэнсом и назвала ресторан внутри транспортного кольца Дюпон-Серкл. – Мой муж уделит вам пять минут. – Она снова посмотрела на меня и добавила: – И не приходите в таком виде, иначе вас не пустят внутрь.

Они уселись в свой лимузин и укатили, а мне нужно было как-то убить три часа. Я доехал на такси до угла Восемнадцатой улицы и Массачусетс-авеню, нашел там магазин и купил простые голубые брюки и голубую в клетку рубашку с воротником. После этого отправился пешком в отель, который заметил на Восемнадцатой в двух кварталах южнее. Он оказался большим и достаточно шикарным, а большие шикарные отели – как раз то, что нужно, если возникает необходимость воспользоваться удобствами без предварительной регистрации. Я прошел через холл мимо служащих, кивнув им на ходу, поднялся на лифте на случайно выбранный этаж и двинулся по коридору, пока не обнаружил горничную, которая убирала пустой номер. Было начало пятого, заселяются номера в два, значит, этот будет ночью пустовать. Может быть, и в следующую ночь тоже. Большие отели редко заполняются на все сто процентов. И там никогда не обращаются хорошо с горничными. Поэтому она с радостью взяла тридцать долларов наличными и согласилась прервать уборку на тридцать минут. Она наверняка отправилась в следующий номер, решив вернуться сюда потом.

Горничная еще не успела убрать ванную комнату, но на вешалке висели два чистых полотенца. Ни одному человеку не под силу использовать все полотенца, которые предоставляют своим постояльцам большие отели. Рядом с раковиной лежал кусок мыла в упаковке, в душевой кабине я обнаружил половину бутылки шампуня. Я почистил зубы и довольно долго стоял под душем, потом надел новые брюки и рубашку и переложил в них содержимое своих карманов, оставив старую одежду в мусорном ведре в ванной. Тридцать баксов за номер. Дешевле, чем водолечебница, и значительно быстрее. Я снова вышел на улицу через двадцать восемь минут.

Я дошел до Дюпон, чтобы посмотреть на ресторан, где мне назначили встречу. Афганская кухня, во дворе столики, внутрь ведет деревянная дверь. В общем, из тех мест, куда приходят могущественные игроки, готовые заплатить двадцать баксов за аперитив, который на улицах Кабула стоит двадцать центов. Я не имел ничего против еды, но цены меня не устраивали. Поэтому я решил, что поговорю с Сэнсомом, а потом поем в каком-нибудь другом заведении.

Я прошел по Пи-стрит на запад до парка Рок-Крик и спустился к самой воде. Там я сел на широкий плоский камень и стал слушать шум реки внизу и грохот транспорта наверху. Через некоторое время транспорт начал заглушать воду. Когда часы у меня в голове пробили без пяти семь, я вскарабкался на тропинку и направился в ресторан.

В семь вечера в Вашингтоне начало темнеть, и во всех заведениях на Дюпон загорелся свет. Во дворе перед афганским рестораном были развешаны бумажные фонарики, у тротуара перед ним выстроились лимузины, а за большинством столиков, стоявших снаружи, устроились посетители. Однако я не видел среди них Сэнсома и его компанию. Только молодых мужчин в костюмах и молодых женщин в юбках; они сидели парами, иногда по трое или даже вчетвером, разговаривали, звонили по сотовым телефонам, читали электронные письма на устройствах, которые помещались на ладони, доставали бумаги из портфелей или засовывали их туда. Я решил, что Сэнсома нужно искать внутри, за деревянными дверями.

Неподалеку от тротуара стояла конторка старшей официантки, но, прежде чем я до нее дошел, сквозь толпу посетителей пробрался Браунинг и остановился передо мной. Он кивком показал на черный лимузин в двадцати футах от нас и сказал: