Через две минуты Илзе вернулась.

– Я сказала Линни, что забыла ключи.

– Как я понимаю, ты их не забывала.

– Нет. Папа, ты смог бы причинить маме боль? Я про сейчас. Сознательно?

Я покачал головой, но такой ответ ее не удовлетворил. Я понял это по тому, как она стояла, пристально всматриваясь мне в глаза.

– Нет. Никогда. Я бы…

– Что, папа?

– Я собирался сказать, что скорее отрубил бы себе руку, но тут же понял, что неудачно подобрал слова. Я бы никогда этого не сделал, Илли. Будь уверена.

– Тогда почему она боится тебя?

– Я думаю… потому что я – калека.

Она подскочила ко мне, прижалась так, что чуть не свалила меня на диван.

– Папа, пожалуйста, извини. Просто все это так ужасно.

Я погладил ее по волосам.

– Я знаю, но только помни… хуже уже не будет. – Правды в моих словах не было, но я надеялся: если соблюдать осторожность, Илзе никогда не узнает, что я ей лгал.

С подъездной дорожки донесся автомобильный гудок.

– Иди. – Я поцеловал ее мокрую щеку. – Твоя сестра торопится.

Она наморщила нос.

– Как будто бывает по-другому! Надеюсь, ты не злоупотребляешь болеутоляющими?

– Нет.

– Позвони, если я тебе понадоблюсь, папа. Я прилечу на следующем же самолете.

Она бы прилетела. Поэтому звонить я не собирался.

– Само собой. – Я поцеловал ее в другую щеку. – Этот поцелуй передай сестре.

Илзе кивнула и ушла. Я сел на диван, закрыл глаза. За ними били башенные часы, били и били.

Моим следующим гостем в Casa Phalen[14] стал доктор Кеймен, психолог, который дал мне Ребу. Я его не приглашал. Он появился у меня исключительно благодаря заботам Кэти, повелительницы лечебной физкультуры.

Хотя Кеймену едва ли было больше сорока, ходил он, как человек, куда более пожилой, и тяжело дышал, даже когда сидел, глядя на мир поверх огромной груши живота сквозь толстые стекла очков в роговой оправе. Кеймен был очень высоким и очень-очень черным, а черты его лица, в силу их невероятных размеров, казались нереальными. Эти гигантские выпученные глазные яблоки, этот нос, напоминавший корабельный таран, эти вывороченные губы завораживали. Ксандер Кеймен выглядел, как второсортный божок в костюме из «Дома мужской одежды». И, судя по внешнему виду, умереть ему предстояло от обширного инфаркта или инсульта, и встреча с одним из них ждала его до пятидесятилетия.

Кеймен отказался от предложения чего-нибудь выпить, сказал, что долго не задержится, и тут же поставил портфель на диван, противореча собственным словам, сел рядом с подлокотником (диван прогнулся на пять фатомов[15] и продолжал прогибаться – я даже испугался за пружины), посмотрел на меня и шумно вдохнул.

– Что привело вас сюда? – спросил я его.

– Кэти говорит мне, что вы планируете наложить на себя руки, – ответил он. Тем же тоном он мог бы сказать: «Кэти говорит мне, что вы планируете пикник на лужайке и собираетесь предложить гостям глазированные пончики». – В этом есть доля правды?

Я открыл рот, закрыл. Однажды, когда мне было десять, и я рос в О-Клер, я взял комикс с вращающейся стойки в аптечном магазине, сунул в джинсы и накрыл сверху футболкой. Затем неспешным шагом направился к выходу, чувствуя себя очень умным, и тут продавщица схватила меня за руку. Вздернула мне футболку, выставив напоказ мое украденное сокровище. «И как он сюда попал?» – спросила она. За последующие сорок лет не случалось, чтобы я не мог найтись с ответом на столь простой вопрос.

Наконец (прошло слишком уж много времени, чтобы мой ответ восприняли серьезно) я промямлил:

– Это нелепо. Я не знаю, откуда у нее могли взяться такие мысли.