Что могу сказать, пострадавшая от огня квартира – это грязь, сажа, копоть и запах гари. Все довольно грустно: пластиковые окна в единственной жилой комнате «поплыли», диван и шкаф сгорели, на стенах черный налет. Пол был затоплен, вещи испорчены. Я беру из-под ног черного, перепачканного крокодила Лисы с одной-единственной лапой и понимаю, что другие игрушки не выжили. Почему-то от этого особенно больно. Нет, безусловно я пытаюсь искать плюсы, ведь до кухни и коридора огонь не добрался. Вот только что со всем этим делать, за что браться, понятия не имею.

Слезы наворачиваются на глаза, но я крепко жмурюсь, чтобы не дать им свободу. Нельзя забывать – Лиса жива и почти здорова, все могло быть хуже. Правда, эта мысль несильно помогает мне. Я слишком хорошо понимаю, что денег на ремонт нет, папино наследство я потратила на покупку квартиры, а с зарплаты едва ли сумею раздать долги. Я тихо плачу для себя – всего пару минут на слабость. Нужно выплакать эти дурацкие слезы, чтобы не показывать их никому.

Забрав из корзины для белья кое-что из одежды – пусть и не самой свежей, зато целой, я выхожу из квартиры, а соседка напротив, женщина глубоко за шестьдесят, быстро берет меня в оборот. Она подробно рассказывает, что тут без нас происходило, как она перепугалась, как полыхало все и во дворе собралось с десяток пожарных машин. У Степановых из соседнего подъезда старая электропроводка не выдержала новомодную технику. Говорит, нам всем повезло. Только кому – нам?

– Ты-то справки собрала? Собирай давай! И в суд. Марья Ивановна так целых сто тысяч высудила. Государство должно платить по закону!

Только кому должно?

Представляю цифры, в которые обойдется ремонт, и мне становится дурно.

– Ох, а какие мальчики-то молодцы!

– Мальчики?

– Пожарники! И Степановых вытащили, и вас! Правильно считают, что район у нас хороший. Вот у сестры моей дача горела, так ехали сорок минут! Еще и без воды приехали, скоты такие! Пока они шланги эти раскидали, все спалило к чертям собачьим.

Я вымучиваю улыбку в ответ, а сама по стенке шажок за шажком двигаюсь к лестнице. Попрощавшись, сбегаю, но соседка свешивается через перила и что-то кричит вдогонку, по всей видимости, важное, не замолкает, пока не оказываюсь во дворе.

Перед глазами вновь предстает заставленный машинами проезд: мне было нехорошо, но я точно помню, как долго ругался водитель скорой, когда не мог выехать. Соседка сказала, жители переносили автомобили вручную, чтобы пожарные начали работу. И ничему жизнь людей не учит!

Вздохнув, я смотрю на часы и ускоряюсь в сторону автобусной остановки. Если хочу успеть, нужно поторопиться, а я все же хочу сделать то, о чем так много думала. После визита домой еще больше хочу.

Спустя полчаса поездки по дорожным пробкам я выпрыгиваю на нужной улице, щурюсь от солнца и направляюсь к скромной на вид пожарной части. Внутрь попадаю на удивление просто. Даже не ожидала, что все так сложится, поэтому теряюсь, когда замечаю высокого парня в темно-синей форме. Он со скучающим видом ковыряет ботинком квадрат на полу, в котором стоит, а я застываю на месте с открытым ртом. Быстро скольжу взглядом по татуировкам на шее, острым скулам и останавливаюсь на глазах. Светлых глазах, которые смотрят на меня изучающе.

– Добрый… э-э… день, – с трудом выдавливаю я.

Мне хочется закрыть лицо руками и спрятать пылающие от слишком явного внимания щеки, я еле держусь. Парень ухмыляется, прячет руки в карманы и поворачивается всем корпусом. Задирает бровь, но молчит.