Буквально через пару минут скрипнула дверь, раздались отрывистые слова. Затем рыжебородый, угрожая револьвером, привел в смотровой кабинет странного вида красноармейца. Шинель – рваная, без нашивок, вместо галифе – растянутые шерстяные штаны серого цвета, на одной ноге финский сапог пьекс с загнутыми носами для лыж, на другой – черный дамский сапог большого размера с отломанным каблуком.
– Здравия желаю, – сказал красноармеец, обращаясь к Шпильковскому.
Военфельдшер оторвал взгляд от больного и поднял глаза на вошедших.
– Здравия желаю! – ответил Альберт Валерьянович, с любопытством разглядывая красноармейца.
– Батальонный комиссар Самуил Стайнкукер.
– Старший военфельдшер Альберт Шпильковский…
Мужик в униформе мышиного цвета резким возгласом прервал взаимное представление командиров Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
– Он хочет, чтобы я переводил, – произнес Стайнкукер.
– Если вы понимаете этот дикий диалект, то милости просим, – проговорил старший военфельдшер. – Моего знания немецкого совершенно недостаточно, чтобы уловить хоть слово из этого перекрученного шведского.
– Ну, моя специализация – скандинавские языки, и я поймал себя на мысли, что скорее понимаю этих людей, чем нет, – усмехнулся Стайнкукер.
– Что с мальчиком произошло? – спросил Шпильковский у мужика и женщины.
Батальонный комиссар перевел вопрос.
Женщина перестала рыдать и затараторила.
– Не могли бы вы говорить помедленнее? – на шведском языке попросил Стайнкукер.
Женщина, сильно сжав руки в замок, начала рассказывать.
Батальонный комиссар внимательно ее выслушал.
– Это Ульрика – сестра коменданта, – начал Стайнкукер и кивком головы показал на мужика в униформе мышиного цвета. – Сегодня вечером Готтфрид, – так зовут пацана, – пришел домой поздно, она заметила, что мальчик очень слаб и бледен. Ульрика спросила, что с ним, а он ответил, что очень сухо во рту и сильно хочется пить. Готтфрид побежал на кухню, попил из чайника горячей воды, пошел назад в комнату и вдруг упал.
– Попил горячей воды и упал? – задумался Альберт Валерьянович. – Может, отравление? А Ульрика сама пила из этого чайника?
Стайнкукер перевел слова Шпильковского.
– Да, она пила, и с ней ничего не произошло, и своему мужу она тоже заваривала чай этой водой, и ничего.
– Нам надо открыть ему рот и посмотреть язык. Ты держи ему голову.
Со второй попытки Шпильковский сумел разомкнуть челюсти подростка, находящегося без сознания, и заглянул ему в рот.
– Мне нужен фонарь, есть ли у кого-нибудь фонарь?
Комендант принес переносной фонарик «летучая мышь» и передал военфельдшеру.
Шпильковский осветил ротовую полость подростка. Язык молодого пациента казался белесо-серого цвета.
– Так, язык густо обложен, – отметил военфельдшер. – Здесь есть медицинский термометр?
Рыжебородый офицер достал из шкафа ртутный градусник в металлическом футляре, на котором стоял год изготовления «1899» и была выгравирована Эйфелева башня с надписью «dix annees».
– Красивая вещица, – сощурил свои черные глаза Стайнкукер.
– Прошлого века, французская, – военфельдшер вставил подростку термометр под левую подмышку, – скажите, офицеру, чтобы он хорошо держал его руку.
Стайнкукер перевел. Рыжебородый тут же исполнил команду.
– Голубушка, а вашего сына не рвало? – Шпильковский обратился к Ульрике.
– Говорит, что когда Готтфрид пришел с пирса на обед, он жаловался на боль в животе. И еще отказался есть. Только попил бульона и сразу же ушел, даже не взял хлеба, – переводил батальонный комиссар.
– А где у него болел живот?
Шпильковский провел ладонью по животу мальчика, прощупывая возможные вздутия или уплотнения. Подросток оставался без сознания и никак не реагировал на манипуляции врача.