Так просто, думала Маша, жить где-нибудь в Бутове, где совсем не Москва, которое не сравнишь ни со старым подмосковным городком Тушино, ни с тихим, уютным Свибловом – жить в этом Бутове, которое возникло из ничего, из пустырей, и смотреть на красивую жизнь в сериале «Кто в доме хозяин» и считать, что вот именно так живут на Рублевке, а для самых умных – «Рублевке-лайф», и никогда в этот центр ни за что, потому что там – город греха, шубы из вязаной норки, сапоги за тысячу долларов и люди пьют кофе за двести рублей…

Там все твои мечты становятся правдой, и тогда все твои ценности вроде игровых автоматов «по маленькой», и гараж с любимой оранжевой «копейкой», и вечная конкуренция с Никифоровыми, которые своими руками собрали шкаф-купе, – все они разлетаются, как брызги стекла, и ты понимаешь, кто эти красивые, холеные люди в дорогой одежде, что у них в жизни есть главное – импровизация, у них в жизни – джаз, фанк и р’н’б, и они могу плакать, читая Лорку, пока ты ворчишь: «Ну, охренели совсем», глядя на дуэт Моисеева с Гурченко.

Иногда Маше казалось, что если есть такой ад, каким мы его представляем – преступление-наказание, то для нее, грешной, уже сейчас можно просчитать искупление грехов: жить она будет в каких-нибудь адских Химках, станет домохозяйкой с десятью детьми, а муж ее будет таким вот таксистом, который с утра до ночи ругает правительство – то есть Сатану, ходит по дому в ситцевых трусах, на завтрак ест борщ с куском жирной свинины, не бреет подмышки и пользуется таким одеколоном, который на расстоянии десяти метров уничтожает все живое.

Но дело было не в дешевом одеколоне и не в борще на завтрак. Маша от всей души ненавидела грубость, душевную скудость и животное существование – поесть, поспать, ухватить жену за ляжку… Маша ненавидела людей без поэзии в сердце, без понимания прекрасного, без деликатности – а особенно тех, кто считает ее город Адской Кухней.

За Москву Маша могла порвать. Любого, кто скажет, что это плохой город. Любого, кто не понимает, что Калининский проспект – это инцест. Любого, кто считает, что в Москве слишком шумно, слишком дорого или слишком неинтеллигентно. Любого, кто не ощущает атмосферу этого гениального, уникального – во всем мире три таких: Нью-Йорк, Лондон и Москва – города, в котором есть место каждому – и бизнесмену, и поэту, и политику, и преступнику… Этот город живет полной жизнью, он не закрывает глаза лапками – «ой, боюсь, боюсь!», он жаждет приключений, он требует ощущений, он знает, что может дать все. Этот город любит гениев – во всех проявлениях, он любит самоуверенных, упорных, нахрапистых, нахальных, в этом городе вечный фэйс-контроль, здесь встречают по одежке, по уму, по машине, по квартире, но только здесь ты чувствуешь себя в вечном прыжке с парашютом – и страх перемешивается с восторгом, и пульс – двести на двести, и адреналин зашкаливает, но если ты давно тут живешь, то понимаешь – только здесь тебе хорошо, как на груди у матери.

– Налево вон там поверните! – встрепенулась Маша.

Она высадилась на улице, обогнула дом, прошла в арку и очутилась во дворе – в типичном московском дворе с затоптанным газоном, вялой клумбой, кривоватыми качелями и миллион раз крашеными-перекрашенными лавочками. В доме не было лифта – на последний, шестой, этаж пришлось волочиться пешком, но Машу это не смущало – какой-никакой, а спорт. В квартире-студии (с самого начала здесь были кухня и комната, но Маша убрала стену, и теперь у нее стало четыре окна) было светло, тепло и уютно. Под собственно кухню Маша отвела небольшой закуток – стена с холодильником, раковиной и плитой, поставила высокий узкий стол, а все остальное пространство занимала гостиная-спальня-кабинет. Маша еще успела купить красный кожаный диван – на этом деньги закончились, так что спала она до сих пор на матрасе, что ей очень нравилось, так как вокруг него удобно собирать чашки, тарелки, книжки, диски – до всего рукой подать, и не надо свешиваться с кровати, чтобы дотянуться до томика Апдайка, который начала читать на прошлой неделе.