– И с тех пор все стало еще хуже. Он открыто признается, что терпеть меня не может.

Сэди упрямо покачала головой:

– Это может быть всего лишь стратегическим приемом. Довольно старый трюк, если хотите знать.

– Что за трюк?

– Главное – заставить вас поверить в его недоступность, – серьезно пояснила Сэди. – На людей это действует безотказно. Большинство немедленно захотят заполучить недосягаемое.

– Со мной это не пройдет, – заверила Офелия.

– Но он этого не знает. Пока.

Офелия нахмурилась. Пожалуй, стоит это обдумать, нет-нет, глупости! Но ведь объяснение Рейфела казалось еще более глупым. Изменить характер Офелии, хотя он ничего не знает ни о ней, ни о том, что побуждало ее вести себя именно так?!

Она покачала головой:

– Поверь, я сразу пойму, если мужчина втайне испытывает ко мне нежные чувства. А Лок не перестает меня оскорблять. Ему доставляет удовольствие твердить, что никто меня не любит. Он назвал меня злобной фурией. Он так же отвратителен, как Мейвис. Считает меня гнусной сплетницей.

– Но временами вы действительно бываете сварливой и буквально накидываетесь на людей.

– И никогда – без причины. Меня тошнит от неискренности и лжи, а с открытием сезона это стало настоящей эпидемией. Дошло до того, что я больше не могу никому доверять… кроме тебя и матушки, разумеется. К тому же ты по крайней мере знаешь, что я многое говорю вполне намеренно. Иногда горечь прорывается наружу независимо от меня.

– Понимаю, – вздохнула Сэди и, сев рядом с Офелией, обняла ее за плечи.

– Очень больно… – пожаловалась та.

– Знаю, – утешила Сэди и поспешила добавить, прежде чем у хозяйки вновь хлынули слезы: – Я уже говорила, что на улице снова пошел снег? Я ведь и пришла к вам, чтобы сказать об этом.

– Снег?

Раньше Офелия с восторгом восприняла бы новость; ей всегда нравилось наблюдать, как падает снег. Но сейчас она была слишком расстроена, чтобы полностью отдаться одному из своих немногих развлечений. Правда, она взглянула в сторону окон, затянутых прозрачными белыми шторами, пропускавшими в комнату тусклый дневной свет. Жаль, что утром она не попросила Сэди раздвинуть шторы – ей казалось, что из окна все равно не видно ничего интересного.

Офелии отвели угловую комнату, многочисленные окна которой выходили на унылые пустоши. И хотя комнату нельзя было назвать неуютной, для женщины она не совсем подходила. Если Рейфел не солгал и его дед действительно искал в Олдерс-Нест только одиночества, наверное, все остальные спальни мало чем отличались от этой. Никакого туалетного столика, зато имелся чудесный письменный стол вишневого дерева с изящной резьбой по краям и ножкам, перед которым стоял обтянутый плюшем стул. Между окнами располагалось большое мягкое кресло для чтения. Вдоль другой стены тянулся длинный книжный шкаф, рядом с которым возвышался гардероб с зеркалом на внутренней стороне дверцы. Лампы на двух пристенных столиках у двуспальной кровати были совсем простыми, но давали много света по вечерам.

Пол был застлан огромным ковром в коричневых и пурпурных тонах, доходившим до самого камина с мраморной полкой, что позволяло Офелии ходить по комнате босиком. На всех стенах висели картины. На одной были изображены играющие в поле дети. На других – оживленная городская улица, женщина с грустным лицом и ваза с одиноким цветком. Картины, вне всякого сомнения, оживляли комнату.

Конечно, полностью обставить дом такого размера казалось невероятной экстравагантностью и требовало больших расходов. Кроме того, он выглядел слишком большим для одного человека, который бывал здесь не более двух недель в году. Офелия слышала, что Локи довольно богаты. Должно быть, это правда, хотя ей совершенно все равно, даже если наследник подавится всеми фамильными денежками!