Однако вопреки его словам, в голосе доктора прозвучало удовольствие.

– Да, плохо, – согласился Джонс. – Морбидный символизм! Ужасно! Я услышал от миссис Пэшен.

– И откуда они только узнают? Сомневаюсь, что в деревне есть телефон, иначе мои девушки мне бы рассказали.

Викария они нашли в постели. У него действительно было замотано полголовы. Когда они появились в комнате, священник спрятал голову под одеяло и отказался показывать рану доктору, запретив ему приближаться к себе. Японский дворецкий, неподвижный, как идол, стоял в дверях. Доктор пробыл в гостях минут десять. Он ни слова не сказал японцу, пока не вышел за дверь.

Викарий молча уставился на Джонса. Его глаза блестели, как у больного лихорадкой.

– Из Нао он ничего не вытянет, – заявил он, смеясь, но тут же поморщился и схватился за голову. – Я не доверяю Мортмэйну. От его лечения мне будет только хуже.

– Почему вы не позволили ему осмотреть рану? – спросил Джонс недовольным тоном.

Викарий скорчил гримасу. Он снова рассмеялся и сразу поморщился.

– Я чувствую себя полным дураком. Вы знаете, что случилось?

– Нет.

– Я думал, деревенским все уже известно.

– Миссис Пэшен рассказала мне одну из своих баек.

– Что именно?

– О выбитом окне и о том, что вы порезались стеклом.

– Краткая версия ее слов, не так ли? Почему бы вам не сказать все, как есть, Джонс?

В его голосе прозвучали капризные, почти истерические нотки.

– Ну, вы знаете этих деревенских. Лучше расскажите, что произошло на самом деле, – попросил Джонс, стараясь говорить приятным и спокойным тоном.

– Мальчишки стали бросаться камнями в окно, и один из них угодил мне в лоб, когда я пытался остановить их.

Джонс хорошо разбирался в психологии и понял, что священник лжет. Но ему не хотелось об этом говорить, и он перевел беседу на другую тему.

– Миссис Флюк сообщила мне о «лягушачьей чуме». Что она имела в виду?

– Наверное, тех мертвых лягушек, которых я закопал в саду.

– Очевидно, – кивнул Джонс, хотя это его ничуть не убедило. – Значит, в колодце их больше нет?

– Нет. Ни одной. Не забывайте – если вам будет не хватать воды, приходите ко мне. А скоро ее будет не хватать. Всем. Абсолютно всем! – Викарий ехидно усмехнулся и снова спрятался под одеяло.

– Спасибо, я учту, – кивнул Джонс.

Он рассказал о том, как миссис Пэшен заставила мужа и миссис Флюк собирать росу для ванны Ричарду. Обоих это развеселило. Викарий так просто разошелся. Он залился визгливым смехом. Джонсу пришлось его успокаивать.

– Я уверен, что это ее сын, – заметил писатель, – и что она убила Миддлтона.

– Но зачем ей убивать Миддлтона? – спросил викарий с таким видом, словно они никогда не обсуждали эту тему.

– Чтобы обеспечить наследство мальчику.

– Нет, я в это не верю, – заявил пастор.

– Почему? Эта женщина способна на все.

– Только не на убийство.

– Я думаю, она убила и первого Миддлтона, чтобы сделать сына наследником семьи.

– Вы это уже говорили, – раздраженно проговорил Хэллем, – но я этому не верю и никогда не поверю. Наша деревня не настолько испорчена. Это моя деревня, мои люди, и я не хочу слышать, что они безнадежные грешники.

Джонс нахмурил брови. Разве не от викария он слышал страстные, мрачные и безусловные подтверждения порочности местных жителей?

– Главное, чтобы не начался дождь, – добавил священник. – Продолжение засухи решит все мои проблемы. А после дождя они возникнут снова.

Джонс ушел от него в половине десятого. Зная, что Ричард больше не один, он направился в кухню, чтобы поговорить с Нао. Японец ел ужин: сардины, бутерброд с маслом и горсть свежесобранной клубники. Свеча, озарявшая его голову, руки и тарелку, – кухня была довольно темной и свет в ней приходилось зажигать раньше, чем в других комнатах, – придавала ему сходство с лакированной статуэткой. Когда Джонс вошел, он вежливо встал и застыл на месте.