В 1924 г. я работал в Семипалатинске. Вместе со мной туда поехал мой давний приятель Дементьев. С ним у меня также были в 1924 г. несколько случаев педерастии активной только с моей стороны.

В 1925 г. в городе Оренбурге я установил педерастическую связь с неким Боярским, тогда председателем Казахского облпрофсовета. Сейчас он, насколько я знаю, работает директором художественного театра в Москве. Связь была взаимноактивная.

Тогда он и я только приехали в Оренбург, жили в одной гостинице. Связь была короткой, до приезда его жены, которая вскоре приехала.

В том же 1925 г. состоялся перевод столицы Казахстана из Оренбурга в Кзыл-Орду, куда на работу выехал и я. Вскоре туда приехал секретарем крайкома Голощекин Ф. И. (сейчас работает Главарбитром). Приехал он холостяком, без жены, я тоже жил на холостяцком положении. До своего отъезда в Москву (около 2-х месяцев) я фактически переселился к нему на квартиру и там часто ночевал. С ним у меня также вскоре установилась педерастическая связь, которая периодически продолжалась до моего отъезда. Связь с ним была, как и предыдущие, взаимноактивная.

В 1938 г. были два случая педерастической связи с Дементьевым, с которым я эту связь имел, как говорил выше, еще в 1924 г. Связь была в Москве осенью 1938 г. у меня на квартире уже после снятия меня с поста Наркомвнудела. Дементьев жил у меня тогда около двух месяцев.

Несколько позже, тоже в 1938 г. были два случая педерастии между мной и Константиновым. С Константиновым я знаком с 1918 г. по армии. Работал он со мной до 1921 г. После 1921 г. мы почти не встречались. В 1938 г. он по моему приглашению стал часто бывать у меня на квартире и два или три раза был на даче. Приходил два раза с женой, остальные посещения были без жен. Оставался часто у меня ночевать. Как я сказал выше, тогда же у меня с ним были два случая педерастии. Связь была взаимноактивная. Следует еще сказать, что в одно из его посещений моей квартиры вместе с женой я и с ней имел половые сношения.

Все это сопровождалось, как правило, пьянкой.

Даю эти сведения следственным органам как дополнительный штрих, характеризующий мое морально-бытовое разложение».

Николай Иванович хотел сказать Иосифу Виссарионовичу: если надо меня посадить, то сажайте меня по введенной в кодекс только в марте 1934 года статье 154-а, карающей за половое сношение мужчины с мужчиной лишением свободы от трех до пяти лет. Но беда Ежова заключалась в том, что его надо было не посадить, а расстрелять. Поэтому смешная статья 154-а даже не попала в вынесенный ему приговор.

Зато признание Ежова помогло Лаврентию Павловичу при ведении следствия. Берия и его подчиненные изобрели совершенно фантастический заговор во главе с Ежовым, будто бы направленный на убийство Сталина и захват власти во время парада 7 ноября 1938 года. И они создали два ряда псевдозаговорщиков, кроме традиционных фигурантов подобных дел – бывших подчиненных Ежова по НКВД. С одной стороны, это были фигуранты донжуанского гомосексуального списка Ежова, разумеется, кроме анонимных. Все они были арестованы и в дальнейшем расстреляны. Большинство из них охотно признавались в гомосексуальной связи с Ежовым, рассчитывая пойти не по расстрельным пунктам политических статей, а по легкой «мужеложской» статье. Но этим мечтам несчастных не суждено было сбыться. Следователь говорил им примерно следующее: «Э, дурашка, нас твои педерастические шашни не интересуют. Ты давай рассказывай, как вы с врагом народа Ежовым думали товарища Сталина извести!» И бедняги понимали: это конец. А потом из Ежова и из его бывших любовников побоями и пытками выбивали признания в заговоре, шпионаже и умысле на теракт.