— А какой он?
— Кто?
— Император.
Норд слегка нахмурился, будто бы задумавшись. Взял в руки чашку, сделал глоток. Он выглядел таким озадаченным, что я не выдержала и захихикала.
— Ты так задумался, словно я задала тебе безумно сложный вопрос!
— А он сложный, Шани. Что ты хочешь услышать? Нелегко охарактеризовать человека в двух словах.
— Можно не в двух. Но… я попробую объяснить. Просто Данита… то, что она говорила о своём дяде… Мне кажется, это глупо. Не может император быть скучным, ограниченным формалистом, как она выражается. Это нелогично.
Норд рассмеялся, качая головой.
— Скучный ограниченный формалист… Да, действительно, вполне в духе Ниты. Но в чём-то она права. Император действительно формалист.
— Тогда любого человека на высокой должности можно назвать формалистом, — возразила я. — Хоть вот Эмирин.
— И это тоже правда. Мы обязаны быть формалистами. И император обязан больше всех. Увы, Данита… она не всегда способна это понять в силу своего возраста и характера. Но это не страшно, Шани. Поверь мне, это не значит, что она не любит своего дядю. Просто она, — Норд усмехнулся, — любит его покритиковать.
— Да я верю. Но ты не ответил… насчёт императора.
— Я, честно говоря, не знаю, что отвечать, Шани. Велдон… человек. Со своими достоинствами и недостатками.
— Он тебе нравится?
Норд вновь нахмурился, глубоко задумавшись.
— Я даже не знаю… Но скорее нет, чем да.
Я решила пояснить ещё одну причину своего вопроса.
— Понимаешь… его ведь прокляла моя мама… И я хочу понять…
— Понять, за что? Я могу рассказать тебе. Они были друзьями — Велдон и Триш. Только она его любила больше, чем друга. Это ты наверняка поняла по снам.
— А он её не любил?
Глаза у Норда стали какие-то странные. Словно ему… было больно?
— Тогда он думал, что нет. Они были молоды, Шани. Иногда в молодости нам кажется, что мы любим кого-то, а потом оказывается… что это наваждение.
— Ты про Эмирин? — уточнила я. — Он всё-таки понял, что…
— Понял, — Норд кивнул. — Но для Триш было уже слишком поздно. Для них обоих было слишком поздно. Велдон очень нехорошо поступил с ней. Гадко. Риш подслушала один разговор, вышла из себя и прокляла его.
Зная маму… точнее, зная Триш… Я представляла, как это всё произошло. Она, скорее всего, даже не успела подумать о своём поступке.
— Император настолько плохо поступил?
— Да. По сути, он предал её. Он, влюблённый в другую, воспользовался Триш, чтобы заставить Эмирин ревновать. Риш услышала, как он признавался в этом Эмирин.
— Ревновать?.. — я удивилась. — Но это ведь… бред…
— Да, — усмехнулся Норд. — Полный бред, я согласен. Но я ведь уже говорил: в юности мы порой совершаем на редкость глупые поступки. И иногда эти поступки преследуют нас потом всю жизнь.
Почему-то мне показалось, что хранитель библиотеки говорит не только об императоре, но и о себе тоже. Вот только я постеснялась спрашивать. Вместо этого взяла ещё конфету и сунула её себе в рот.
Честно говоря, я всё равно считала, что мама изрядно переборщила с наказанием. Такое сильное проклятье… это же какая плата должна быть… А уж за двадцать лет оно должно было пустить корни глубоко в душу императора.
— А он знает, как снять проклятье рода?
— Нет. Однажды Велдон спросил об этом Эмирин, но она сказала — если ответит, то снять ничего уже не получится.
— Да, так бывает. — Я кивнула: читала об этом сравнительно недавно. — Но знаешь… Это должно быть что-то простое. Такие сильные проклятья обычно не накладываются на сложные условия, но дело не только в этом. Мама была импульсивна и… она погорячилась. Не могла она в момент проклинания что-то сложное выдумать. Условие должно быть простым.