– Абеля, – пробормотал Штефан. – Интересно, не жаль ему сына было?

– Так риск минимален. Вроде все уже на мази. Опять-таки протянешь годик, и он уже слишком взрослым станет. А политические дивиденды ой-ой-ой какие были.

– Да, такое вполне возможно.

– Ну так вот. Спустя несколько месяцев и повыплывало потихоньку то, что раньше не замечали. Недоглядели чего-то, и вместе с навыками пришла в головы ребятам гадость всякая – эмоции чужие или еще что. Там в бумагах несколько версий описано, но мне больше нравится та, которая говорит, что весь этот мусор нужен был для связывания навыков боя воедино, и без него они в кучку не собирались и работать отказывались. Короче, поехала крыша у детей. У всех. Только у кого-то раньше, у кого-то позже. Проект прикрыли, а информацию о нем не засекретили, просто забросали другими новостями по-тихому. Один сын главнокомандующего и пережил это. Если можно так выразиться.

– А почему он? Самый везучий? Не мог кто-то еще выжить? – заинтересовался Штефан.

– Насчет выжить не знаю. А почему он? Так это просто. Знания ему пересаживал самый главный мозгоправ. Он же и наблюдал за мальчишкой постоянно. Слепок брали тоже не абы какой. Все лучшее. Вот крыша и протекла не так сильно, как у остальных.

– Но все же протекла.

– Ага. Его три года лечили, прежде чем признали вменяемым. Да и посейчас, говорят, он не совсем в порядке.

– Есть такое. Он немного странный. – Штефан с новой стороны посмотрел на чудачества Абеля. Пережить такое и остаться в своем уме. Для такого нужна немалая сила воли.

– Во-во, – прокомментировал собеседник.

Ла Абель Гнец

С наступлением октября улицы Солиано стали более пустынными – дожди лили почти не переставая, и жители летней столицы предпочитали проводить время дома. Листья на деревьях были все такими же зелеными, только кое-где тронутыми желтизной, и если бы не календарь, я, привыкший к другому климату, ни за что бы не поверил, что скоро наступит середина осени. Штефан теперь забегал лишь через день, и Рикка, видимо не желая терять бесплатного помощника, стала гораздо менее требовательной, работая вместе с ним в четыре руки. Зато Мелисанда проводила у меня почти каждый вечер, засиживаясь допоздна. Часто я провожал ее до дома, нанимая карету в оба конца. Рикка ворчала по этому поводу, но никогда при людях, и если бы не наблюдающие заклятия, то это знание так и прошло бы мимо меня.

Мы со Штефаном шли по узкой улочке, разбрызгивая своими шагами воду из луж. Дождь ненадолго прекратился, давая возможность полюбоваться омытыми водой старинными зданиями, выстроившимися слева и справа от нас, словно на парад. Я любил протянувшуюся на пару километров цепочку тихих улочек и переулков, малолюдную в обычное время и абсолютно пустынную сейчас. Она всегда олицетворяла для меня дух Солиано.

– Демон побери всех скряг, Абель, – ворчал Штефан, не разделявший моего созерцательного настроения и с грустью взиравший на свои мокрые ботинки. – Они хотят целых пять тысяч золотых за наш вход в дело. Нет, ну ты прикинь: пять тысяч! Столичные ребята вообще зажрались.

– Может, стоит поискать что-нибудь на периферии? – спросил я.

– Ага. И работать через проклятую кучу посредников, съедающую большую часть нашей прибыли.

– А ты спрашивал, не готовы ли люди, о которых мы говорим, принять наши пять тысяч частями?

– Для того, чтобы ответить на твой вопрос, мне даже не надо никого спрашивать. Нет. Так дела никто не ведет. Или у тебя есть деньги, или их нет.

– Банковский кредит?

– Узнавал. Мне необходимую сумму никто не даст, а твои кредиты контролируются не хуже чем обычные расходы с твоего счета. Демоны, как ты живешь с таким подходом? Денег полно, но на каждую покупку чего-то дороже порции мороженого требуется резолюция родственников. Не раздражает?