Я кричала и плакала, просила отпустить, но он будто оглох. На наши крики прибежала мама, она пыталась отцепить мои волосы от  руки отца, повисла на его руке, от чего мне было еще больнее.

В какой-то момент во время нашей потасовки, отец со всего размаху приложил меня головой об шкаф,  и это было последнее, что я запомнила.

-Не рассказывай, прошу,-  подал голос Тимур, было слышно, что слова ему даются с трудом. Ему меня жалко, да мне и самой себя жалко. Уже не вернуть ту наивную, десятилетнюю девочку, ее больше нет.

Есть нынешняя Саша, которая плевать хотела на людей и их мнения, которая заперла свои чувства и эмоции, и теперь эту плотину прорвало.  Я не хотела останавливаться. Я хотела выплакаться. Хотела, что бы меня пожалели, обняли сильные мужчины, которые мне не безразличны, что бы они поняли, что я стала такая не просто так. Что этого эмоционального «фрика» тщательно взрастили мои же собственные родители.

-Я хочу рассказать, вы дослушаете?- спрашиваю я у парней, а сама смахиваю слезы, которые не хотят заканчиваться.

-Конечно,  прости нас, что мы затронули эту тему. Продолжай,- просит Давид.

-Я очнулась в больнице, у меня было сотрясение. Первым кого я увидела, была мать, которая сразу же зашипела на меня, что если я хоть, что-то расскажу медперсоналу или милиции, то отправлюсь в детский дом. Сразу же  в палату пришел участковый, которому мама, рассказала, что у отца, случился эпилептический припадок, из-за моего плохого поведения. Он упал у меня в комнате и начал биться в конвульсиях, а я подбежала  к нему и он в состояния припадка оттолкнул меня.  Я упала, ударившись о шкаф головой. Участковый все записал со слов мамы, потом посмотрел на меня, и спросил, так ли все было. Я же в ответ молча кивала, и переводила  испуганный взгляд на маму. Участковый по своему истолковал мой взгляд, подумал, что я его испугалась, и поскорее получив все необходимые подписи, ушел, оставив нас с мамой наедине.

Я молча плакала  и смотрела на маму, она же перевела равнодушный взгляд с меня на  окно. Посидела со мной  пять минут, и сказала, что пойдет к отцу, у которого действительно был эпилептический припадок. Она обвинила меня, что я довела его до такого состояния, и ушла, оставив зареванную меня сидящей на кровати.

Пришедшая санитарка, которая начала  мыть полы, бубнила о том, что я деточка, так упала сильно, что заработала сотрясение.  И столько в ее голосе было сочувствия и нежности, что в груди защемило от недополученной материнской любви. Именно   в тот момент во мне что-то сломалось. Основательно и бесповоротно. У посторонней   женщине   я вызывала больше сочувствия и сопереживания, чем у собственной матери.

Вот тогда-то я и одела на себя скорлупу отчуждения, больше ничьи слова  не могли мне причинить вреда, не могли меня обидеть, не могли меня зацепить.

Кстати, после этого я стала носить короткую стрижку. Оказывается, отец так сильно намотал мою косу на руку, и в припадке сжал кулак, что мама не могла ее разжать. Она просто обрезала мне волосы, чтобы никто не узнал, что это было не просто падение.

Через неделю меня выписали, но в моей жизни ничего не изменилось.

После этого случая,  и отец и мать во время попоек, приходили  меня воспитывать, но я только молчала и кивала. Все их слова отлетали от меня, будто я была в броне. Их слова не долетали до меня, не цепляли и не обижали. Они стали мне посторонними людьми, просто людьми,  в квартире которых я жила.

-А сейчас вы общаетесь?- спрашивает Тимур.

-Конечно, - горько усмехаюсь. –Как минимум раз в месяц  мне звонит мать,  и требует материальной помощи, в благодарность за то, что они меня вырастили. Кстати, сейчас они уже не тайные алкоголики, а пьют в открытую, никого не стесняясь.