— Я хочу тебя, Клим.

Это сработало как спусковой механизм. Аверин подхватил ее на руки и легко взбежал по лестнице к дому. В этот раз добраться до спальни у обоих просто не хватило выдержки. Клим целовал ее так ненасытно, так жадно, будто теперь в свою очередь напитывался ею через поцелуи.

— Моя, ты же моя, а от меня сбежала… — горячий шепот проникал в подкорку вместе с запахом этого до одури желанного мужчины. Теперь, выходит, ее мужчины…

Губы, пальцы, руки. Поцелуи как укусы, прикосновения как ожоги, объятия как схватка… И ничего она себе не надумала, правда, все так и было. Они с Климом слились буквально в одно целое, и никогда она не ощущала себя такой эфемерной, такой невесомой. Переплетение их тел — самое гармоничное и правильное, что могло случиться в этом мире, но более этого она чувствовала переплетение душ, это и радовало и пугало одновременно.

Каким-то совсем дальним уголком сознания, по удивительной случайности не затуманенным, Катя понимала, что все происходящее закономерно, и то, что они должны были встретиться — лишь вопрос времени. А потом частое, рваное дыхание Клима слилось с ее дыханием, таким же частым и прерывистым, и она вовсе лишилась способности думать, проваливаясь вслед за ним в черную дыру взрывных, как фейерверки, ощущений.

— Как я жил без тебя это время? — повторил он, когда смог, наконец, унять бешено колотящееся сердце и уравнять дыхание.

— Не знаю, Клим, — она продолжала тереться лицом о его грудь, всю в бисеринках пота, она сама была мокрая, но оторваться от Аверина сил не нашлось.

— Все так, как и было, — глухо проговорил он, переворачиваясь на спину и устраивая Катю на груди, — я думал что мне приснилось.

— Что приснилось? — она слушала как бьется его сердце, прижавшись к широкой грудной клетке.

— Ты приснилась. Я иногда так и думал, когда искал тебя и нигде найти не мог, — Клим играл ее прядями, пропуская через пальцы и пряча в них лицо. — В страшном сне не мог представить, что ты просто подслушала разговор. Периодически доставал коробку с твоими туфлями, чтобы убедиться, что ты реально существуешь.

— Тогда почему, Клим, — Катя подтянулась поближе и сложила подбородок на сложенные руки, глядя ему в глаза, — почему ты мне все время лжешь?

В черных глазах Аверина появился незнакомый блеск, и у Кати по спине пробежал холодок, на миг даже стало страшно. Клим взял ее за подбородок и притянул совсем впритык.

— А почему ты считаешь меня лжецом?

Было очень неуютно под изменившимся сверлящим взглядом, но она храбро продолжала, не сводя глаз с расширившихся зрачков:

— Да хоть бы и этот дом. Этот дом дяди, катер тоже его, тот дом друга, машина приятеля… Клим, я же аналитик, а ты считаешь меня глупее Вани с Матвеем!

Внезапно он улыбнулся той самой улыбкой, когда губы улыбаются, а глаза остаются серьезными, резко поднялся, подхватывая Катю на руки, и развернул к стене. Щелкнул выключатель, приглушенный свет сменился ослепительно ярким, и она оказалась перед стеной, увешанной фотографиями.

Отовсюду на нее смотрела старшая копия Клима — на лошади, на катере, в какой-то пустыне упакованный в куфию, в болоте в высоченных сапогах с охотничьей винтовкой, в плавках с огромной рыбой, чей длинный нос больше напоминал пику. Или меч. Рядом в рамочке красовались сертификаты и награды. Аверин Константин Маркович, вот как звали Климового дядьку.

— Вы похожи.

— Я на деда вообще похож, и Костян на него тоже. Вот и выходит, что я не на отца похож, а на дядьку. Он меня старше всего на двенадцать лет.