Глянцевый Громов, который висит на стене, смотрит совсем иначе. Чтобы поймать его взгляд, надо специально встать напротив постера. А сейчас на меня смотрит настоящий, живой Марк, и от этого взгляда на теле дыбом встают тонкие волоски.

Он не просто смотрит, он рассматривает. Подпирает голову рукой и даже не мигает. Я уже несколько раз успела моргнуть, потому что сразу не сообразила, почему мне так непривычно лежать. И что за кошмарный сон мне вчера приснился. А потом вспомнила, что это был не сон.

Некоторое время мы молча смотрим друг на друга. Марк заинтересованно, я в оцепенении. Потому что я лежу, прижавшись головой к его плечу, а мои руки обнимают его широкий торс.

Очень интересно, когда я успела принять такую позу — в общем-то удобную, но в моем случае совершенно недопустимую. Недопустимую по той причине, что я еще и забросила на Марка свою ногу.

Теперь моя нога лежит на его ноге. Ясное дело, что здоровой, если бы я завалилась на больную, он бы не лежал так терпеливо. И не смотрел заинтересованно.

Но это полбеды. Беда в том, что мне в живот упирается нечто похожее на колено, только это сто процентов не оно. Твердое, но не оно. У Громова только две ноги, а значит и колена тоже два.

Кто-нибудь видел, чтобы у человека было две ноги и три колена? Лично я не видела.

А настоящая катастрофа это то, что на моей ноге лежит рука Марка. И не просто лежит, а скользит. Вверх-вниз, вверх-вниз. И мурашки по коже носятся целыми табунами синхронно и организованно. Туда-сюда, туда-сюда...

Чем я думала, когда осталась спать на одной кровати с Громовым? Почему не выставила на телефоне будильник, чтобы встать раньше? Или хотя бы догадалась переодеться, а не бежать в чем была, шелковых шортиках и коротком топе...

Марк рефлекторно вдавливается в меня условным «коленом», и я понимаю, что надо как-то выпутываться. Самым правильным будет вести себя непринужденно и делать вид, что ничего не случилось. Просто улыбнуться, поздороваться и спросить, как он себя чувствует, и что он хочет на завтрак. А затем изящно отобрать ногу и встать с кровати.

Но улыбка получается жалкой, а вместо «Доброго утра» из гортани вырывается неразборчивый булькающий звук. И я замолкаю.

— Каро! Карина! Хозяйка, ты где? — слышится с улицы громкий крик, и я вскакиваю с кровати как подброшенная пружина.

— Привет, Марк, прости, я случайно уснула, — бормочу внезапно прорезавшимся голосом и вылетаю из комнаты, стараясь не смотреть на его нахмуренное лицо. Ну и не на лицо тоже.

— Яннис, чего ты раскричался? — выбегаю на крыльцо и вижу как вытягиваются лица моих сотрудников.

Смотрю на себя их глазами и вижу невыспавшееся существо с всклокоченными волосами в неприлично коротких шортах и топе. Но надо как-то спасать ситуацию, поэтому быстро собираю непослушные волосы, скручиваю их в жгут. И говорю строго, придерживая жгут рукой.

— Закрывай уже рот, Менелай, проспала я, проспала. С кем не бывает?

Со мной не бывает. Я жаворонок, встаю рано, и за все время, пока парни у нас работают, они ни разу не видели меня заспанной или неодетой. Потому и называют уважительно хозяйкой, хотя сами старше лет на десять как минимум. И это с моих семнадцати лет, как я школу закончила, до этого была молодой хозяйкой.

Менелай хлопает глазами, Яннис толкает товарища в бок.

— Говорил тебе, дома она. А ты заладил «пропала, пропала...»

— С чего ты взял, что я пропала? — спрашиваю с удивлением, продолжая держать жгут, и чуть не падаю с крыльца, когда вижу полицейскую машину, въезжающую во двор.