– Король, я не вижу себя на пути, предложенном тобой.

– Посмотри вправо, сэр рыцарь.

Мастер Ри посмотрел. Бесчестное чародейство: за плечом угрюмо возвышался, раскачиваясь, мрачный башибузук ростом по меньшей мере в пять саженей, с кривым ятаганом, с плохо прорисованным ртом. Башибузук хмуро ухмылялся.

– Смотри, рыцарь. Этот воин всегда будет у тебя за плечом, незримо для прочих. Куда бы ты ни шел, что бы ты ни делал. И если свернешь с предначертанного пути… – Король махнул рукой.

Тускло сверкнул ятаган чародейского воина, и могучий дуб рухнул наземь, срезанный, как подсолнух, одним ударом.

– Так будет с тобой, сэр рыцарь.

До слуха Мастера Ри, словно издалека, донесся голос: «Это твой путь».

– Я берусь за это дело.

– Ха! Еще бы тебе не взяться! Несчастный, что ты знаешь об этом мире, о его чудесах и силах? Воистину ничего!

– И этот сопляк должен решать судьбы королевств! – презрительно процедил сквозь зубы юный Ланселот.

– Прощай, рыцарь. Помни, кто у тебя за правым плечом…

Вскочив в седло, Король Артур рысью погнал коня вниз по склону. Вслед за ним устремились и двое его спутников, успевших осоловеть от безделья во время разговора Короля с неучтивым чужестранцем; вскоре странная троица исчезла из вида, словно её и не было.

Восточный ветер налетел свежей волной, бросив в пространство: «Всё тщета. Всё не то».

Мастер Ри глянул на поверженный дуб, засунул меч за пояс и, подхватив куль с доспехами и провиантом, стал спускаться с холма.

Приват-доцент Пим Пимский был человеком глубоко пьющим. Если на занятиях в университете он еще как-то держал себя в руках, то к вечеру расклеивался и, как правило, напивался.

Обычно ходил по гостям, особым нюхом чуя, в каком доме сегодня прием, или кутеж, или игра. Хотя сам в карты не играл, любил, однако, присутствовать. Потому что к его услугам всегда был буфет. Пима тоже любили – за всякие экстравагантные выходки и безудержную склонность к напыщенным речам на исторические темы. В речах этих перемешивал он времена и эпохи, помещал кровавых тиранов прошлого в либеральную современность, и наоборот, велеречивых думских деятелей – в темное средневековье, где особо не разговоришься.

Была уже ночь. На улице разыгралась непогода. Вовсю лупил холодный дождь, от порывов ветра содрогались стекла окон. Капли молотили в окна, словно армия маленьких, но беспощадных троллей-камикадзе в ворота осажденной крепости.

Пимского еще до дождя привез домой с очередного кутежа дюк Глебуардус. Приват-доцент был, что называется, «в дрова». Пришлось дюку, как это случалось уже не раз, уложить пьяного товарища на кровать.

Пелагеи, служанки и домработницы Пимского, дома не оказалось, он обычно отпускал ее на выходные. Дюк вышел на улицу, хлопнул дверью, проверил, хорошо ли заперлась, и укатил.

Среди ночи Пимский проснулся. Всякий пьющий человек хорошо знает, что за напасть эти ночные пробуждения с перепою. Ведь, собака, мало того что душа наизнанку, так еще и помнишь всё, что вчера начудил, и до того стыдно, до того отвратительно, до того себя презираешь… И ведь, если снова не выпьешь – до утра не уснуть.

Пим, когда с ним случалось это несчастье, спасался розовым ликерчиком, который делала ему Пелагея по особому рецепту. Этому искусству она научилась, когда была в дворовых девках у князей Новгородских. Ликерчик Пимский употреблял маленькими стопочками, чтобы всё шло плавно и естественно. Усаживался в свое знаменитое кресло неизвестной этнокультурной принадлежности, ставил бутыль рядом и принимался за дело.