Повезло, что дождя не было. И два квартала от харчевни до дома они могли пройти спокойно пешком то по деревянным мосткам, то даже ступая и на мостовую, в иные дни крайне ненадежную. В местах укромных останавливались, чтобы поцеловаться. Ну а когда дошли до Росининой квартиры, то уж не только целовались. При этом также позволяли себе игривые шутки, в иные разы непозволительные. Это стало возможным, поскольку Фины в квартире не было. Отпросившись из театра, она уж не первый день гостила где-то далеко… Однако через три часа Натан пошел к себе домой. Обыкновенно ночевать у Росины он не оставался по причинам, о которых вы со временем узнаете.

Итак, 21 марта 1818 года Натан проснулся в добром здравии. Вчера был хороший день. И вечер. И ночь. И утро было прекрасное – он молод, здоров и силен, любим и влюблен. И работа также имеется, хоть утомляющая своей обязательностью, но всё же не постылая и в сумме интересная. Сегодня как раз четверг, так что нужно приводить в порядок для окончательных отчетов выписки, делавшиеся в предыдущие дни, добавив к ним свежие. Сейчас вот умоется, позавтракает тем, что оставила помогавшая ему по хозяйству солдатка Марфа (она приходила утром), и – вперед.

Натан наскоро сделал физические упражнения, завещанные Дитрихом, умылся, обтерся. Так, что там Марфа наготовила? Овсяная каша с кусочками мяса. Ну, конечно, не Carrelet à la Corfou, но зато полезно и сытно. Натан развернул глиняный котелок, заботливо укутанный Марфушей в старую одёжу. Взял расписную деревянную ложку, подаренную ею же на Рождество, и начал есть, с молодою торопливостью насыщая организм, кажется, всё еще растущий.

Кроме жующих челюстей и желудка, выделяющего нужные соки, работала также голова. Натан восстанавливал в памяти новости, полученные за последнюю неделю, и мысленно сортировал их – что важнейшее для Российской канцелярии, что – для Французского и Австрийского консульств.

Но тут размышления Натана были прерваны самым неожиданным образом. Стук в дверь. Да кто ж там?..

Пришел не кто-нибудь, а сам частный пристав II части Афанасий Дрымов. Он был встревожен и потому хлопотлив.

– Господин Горлиж, Господин Горлиж, нам с тобою ехать надобно, срочно!

По настоянию Горлиса они с Афанасием были на «ты». Правда, не сразу, а спустя значительное время. На такого чиновного служаку, как Дрымов, сам факт общения Натана – да этак запросто – с первыми лицами Одессы производил большое впечатление, что сковывало его язык на слове «ты»…

Два слова еще нужно молвить и про «Горлижа». Дело в том, что служащий в полицейской канцелярии, увидев во французском паспорте Натаниэля слова: Paris… Gorlis…, в каких-то своих ревизских бланках соответственно вывел по-русски: «Парижъ, Горлижъ». Дрымов же, читавший сии ведомости, звал Натана только так и не иначе (ну как же – написано, не могут же врать полицейские документы).

– Да погоди, Афанасий, дай доесть. Видишь снедаю.

– Вижу, вижу, но – ехать надо поскорее, беда у нас.

«У нас», – отметил про себя Натан. Вот ничего у него еще не случилось, а Дрымов уже и его к какой-то беде присовокупил.

– Ну, да, да. Доедаю уже. Может, ты, кстати, хочешь? Могу отсыпать.

Афанасий замялся на мгновение, задумчиво покрутив ус. Поесть, оно, конечно, хорошее дело и никогда не помешает. Но, посмотрев на тощее телосложение Горлижа, Дрымов не стал отбирать у него последнее. И вновь настойчиво, очень настойчиво, что не откажешь, Афанасий попросил помочь ему, поскольку случилось несчастье в местах его ответственности, в районе Вольного рынка, точнее – за ним. В старых Рыбных лавках найден насильно убитый.