Войдя в горницу и низко поклонившись, дьяк с трепетом увидел, что воевода хмурится и не в духе.

– Слышь, – заговорил воевода, – через кого ты отписку получил от Федьки Беспалого?

Дьяк откашлялся.

– Так от смерда, скоморошника!

– Вот то-то! А завтра этого скомороха Ивашка Сипунов на дыбу потянет. Слышь, князь Теряев-то нашему-то боярину Терехову об умыкании сына своего отписал, а он нам челом бил. Вот тут и смекни.

– И смекать, боярин, нечего. Пойду на кружало – чай, скоморохи еще там бражничают – и скажу им. Так они так сиганут отсюда!..

– Дело! Так поспешай, Егорка!

– Твой раб, боярин! – ответил дьяк, низко кланяясь, и, пятясь, исчез за дверью.

Воевода облегченно вздохнул и стал укладываться на покой.

Увы, опоздал дьяк Егор Егорович. Когда он запыхавшись вошел в кружало, там все гости были еще в великом смущении.

– Слышь, – пыхтя заговорил дьяк, – скоморохи, что из Москвы, не здесь ли?

Целовальник низко поклонился ему и ответил:

– Были здесь, господин честной, только сейчас их от нас забрали.

– Кто, куда? – дьяк выпучил глаза и упал на скамейку.

– Надо быть, по какому-либо татебному делу, – ответил целовальник. – Приходили стрельцы и отвели скоморохов по приказу губного старосты. В яму, полагать надо!

– В яму, в яму! – передразнил его дьяк. – Что глаза-то таращишь? Не видишь, что испить хочу! Борода тоже!

Целовальник со всех ног бросился исполнять приказ дьяка и поставил пред ним целую ендову меда; а гости тем временем, боясь нового соседства, друг за другом оставили кружало.

– В яму! – недовольно ворчал дьяк. – Нет, чтобы спрятать их, голова с мозгами! А теперь пред воеводою я в ответе. У-у, песьи дети! Так и норовят дьяка своего подвести. Ну, да ты у меня погоди!.. Изловлю я тебя с табашным зельем, отрежу твой длинный нос!

Целовальник в страхе даже ухватился за свой нос и стал торопливо кланяться дьяку.

– За что гнев твой? – заголосил он жалобно. – Сам знаешь, что я и жаворонки мои, все в твоей руке. Я ли скуп на посулы тебе, а ты ни за что грозишь мне!

– Погоди вот ужо! – бурлил и грозился дьяк, потягивая мед и в то же время думая, как бы ему пред воеводою обелиться.

Между тем задержать скоморохов поспешил Андреев, радея о своих друзьях. Едва он услыхал от губного старосты про скоморохов из Москвы, как тотчас послал в кружало стрельцов. Это были трое из тех скоморохов, что посетили двор князя Теряева, только ни один из них не знал про покражу княжеского сына. Их привели в разбойный приказ и всех троих заперли в клеть до утра.

Они сели на грязный вонючий пол и сперва стали догадываться, за что их взяли, потом ругаться, а там, чуя беду неминучую, горько заплакали.

Не по-обычному повел свой день Терехов. После заутрени, наскоро отдав приказания Савелию, он оделся в темный будний кафтан, и, важно опираясь на палку, пошел в разбойный приказ. Там уже ждал его губный староста.

– Здраву быть! – кланяясь, сказал Терехов.

– И тебе, боярин! – ответил Сипунов, и потом они подали друг другу руки.

– Ну а где же твои скоморошники? – спросил Терехов.

– А пройдем ужо в застенок, боярин, – ответил Сипунов, – там их и допрашивать станем!

– Ин быть по-твоему! – согласился Терехов.

В это время в избу вошел воеводский дьяк Егорка Балагуров и, помолясь иконам, низко поклонился обоим.

– Прости, милостивец, – униженно заговорил он, – поелику боярин, воевода наш, со вчерашнего в опохмелке, так заказал мне, непотребному рабу Егорке, на сыске стоять.

– Что ж, – согласился Сипунов, – в своем праве. Пойдем, боярин!

Они вышли из избы на двор, обнесенный высоким частоколом с крепкими воротами. Против ворот, снова за изгородью, тянулись ключи (ямы), где сидели уголовные преступники вместе с несчастными неплательщиками по двое, по трое и десятками, смотря по помещению.