От этих мыслей мне делалось легче. Пропадал стыд перед Ильей, пропадало желание ощущать самой так же пронзительно, как могли другие. Нет, такого я просто не выдержу. И тогда я шла навстречу своей не совсем настоящей любви, наслаждаясь, что не умру от разбитого сердца.

Но в мире Ильи чужих чувств не было. Мне оставалось только повиноваться и заставлять себя ощущать любовь, вспоминая, как это делают другие. Тонкие длинные пальцы невесомо бродили по телу. Холод с кончиков его пальцев словно стремился проникнуть внутрь меня через кожу, превращая мою не слишком чувственную натуру в настоящую Снежную королеву.

Оказалось, я ненавижу, когда меня трогают холодными руками. Никогда прежде этого не замечала. Но поделиться наблюдением сейчас означало испортить романтику. А для Ильи это было важно, и я молчала. Голой спиной чувствовала, как его ледяные руки скользят вдоль позвоночника, перебираются на живот и ложатся на грудь. Я резко выдохнула, и Илюха принял это за жест позволения. У меня же просто перехватило дыхание от холода. Впрочем, какая разница. Минутой позже, минутой раньше.

Я оказалась на кровати, прижатая не слишком тяжелым телом к шелковому покрывалу. Нежный материал холодил еще больше. А лепестки роз пахли неестественно сильно. Я принимала неумелые, слегка зажатые поцелуи, всеми силами стараясь отвечать на них. «Да люби же ты его, черт возьми!» – вопил мой внутренний голос. Но действительность оставалась неизменной. Никогда в жизни больше не соглашусь на такие ритуалы. Только реальность. Только места, где есть другие люди с их чувствами.

Мы лежали на боку. Илья обнимал меня сзади и носом зарывался в волосы. Я тупо смотрела в одну точку и думала только о том, что пора завершать иллюзию. Я хочу домой. В реальность. Его пустые сны меня слишком тяготили. По щекам катились беззвучные слезы. Я не всхлипывала, не дрожала – старалась никак себя не выдать. Но Фролов все же заметил.

– Ты чего? – Он навис надо мной в искреннем недоумении. – Что случилось? Тебе больно? Плохо?

– Нет. – Я покачала головой и прижалась лбом к его плечу. – Это от любви.

Я очнулась в собственной кровати, заботливо укутанная в одеяло. Самое настоящее, не иллюзорное. За окном уже совсем стемнело, и город размеренно гудел болтовней туристов, которых к осени стало заметно меньше. Я с удовольствием пустила в голову чужие мысли. После выматывающих Илюхиных снов, где я была словно в вакууме, мне нестерпимо хотелось ощутить себя частью мира.

Ильи дома не оказалось, и я выдохнула с облегчением. Сколько бы мы ни жили вместе, а разговаривать и смотреть ему в глаза после таких вот моментов единения, мне было особенно сложно. Казалось бы, просто сон, игра воображения. Но было в этом что-то гораздо более интимное, чем в обыкновенных отношениях. И это пугало. Я словно бывала внутри моего парня. От одной мысли становилось мерзко и странно.

Когда я выходила из дома без цели, то всегда отправлялась в одно и то же место – на набережную. Река, центр моей Вселенной, и главная водная артерия города собирала всех: туристов, пьяные компании, сумасшедших бегунов, влюбленных и праздно шатающихся, как я. Но среди всего великолепия гранитных километров, о которые с пеной разбивались речные волны, я предпочитала одно место.

Гранитная набережная широкими, избитыми годами, ступенями спускалась прямо к серым волнам. Древние сфинксы, гораздо более древние, чем сам город, привезенные когда-то из Египта, защищали подход к воде. Водруженные на мраморные постаменты, они не были в восторге от того, что люди превратили их в достопримечательность и теперь фотографируются в обнимку с величественными символами мудрости и могущества.