– Марина! – догоняю их.

– Да? – оборачивается она и смотрит испуганно.

– Не находишь, что нам стоит поговорить.

– Эм, – она опускает глаза вниз, – нет?

– Да, Марина, да! Не волнуйся, ничего неприличного предлагать не буду, понятно, что ты давно и прочно замужем.

– А мама не, – начинает девчонка.

– Света, пожалуйста, не нужно влезать, когда взрослые разговаривают, – обрывает ее Марина.

На этот раз ее дочка обиженно поджимает губы, но больше ничего не говорит.

– Не думаю, Марк, что нам есть, о чем разговаривать, – а это уже мне.

– А я думаю есть, – уверенно киваю. – Записку свою прощальную объяснить не хочешь? – Марина моментально меняется в лице. – Или снова сбежишь, сверкая пятками, обвиняя всех вокруг?

20. 20

Марина

Открываю и закрываю рот. Я в крайнем возмущении.

Я–то, наивная, на пару секунд испытала светлые ностальгические эмоции при виде Марка, едва спало первое волнение. Потом еще и угрызения совести начали подъедать. Ведь вот он, отец моих кровиночек, но ни кровиночки ни сном ни духом, ни тем более Марк.

С кем бы он не построил свою семью, а мои дети тоже имеют право на папу.

А он…

– Это я сбежала, обвиняя всех вокруг? – повышаю голос, невольно привлекая внимание прохожих к нашей компании. – Может, ты вспомнишь, кто кого обвинял?

– Да, мы оба, но, – начинает Марк, – все–таки.

– Никаких все–таки! Я не желаю слышать обвинения, точно не от тебя! – едва не тычу в Марка пальцем. Слишком сильная реакция на человека, к которому я не должна испытывать чувств. – Извини, – выдыхаю, снижая градус разговора, – нам с детьми действительно пора.

– Нет, – Марк хватает меня за локоть, – ты никуда не пойдешь.

– Отпустите, маму!

– Вы делаете ей больно!

– Мы будем вынуждены кричать и драться!

Дружно восклицают мои кровиночки.

Ох, мои маленькие защитники, во что я вас втягиваю.

– Все нормально, дети, я ничего не сделаю вашей маме, – Марк отпускает меня и поднимает руки перед собой. На его лице смешанные эмоции, кажется, ему неловко, но природное упрямство не даст до конца отступить. – Я только хочу узнать у нее кое–что. Я имею на это право.

– Да? – вопросительно выгибаю бровь. – Ты так уверен в том, что имеешь право хоть на что-то, связанное со мной? – почему–то мне становится смешно.

Какой он все–таки твердолобый. Каким был, таким и остался.

– Д–да, – на секунду тушуется Марк, но быстро возвращает себе свой привычный уверенный вид, – имею.

– Что ж, ладно, – скрещиваю руки под грудью, – и что ты хочешь узнать?

– П-про записку, – он запинается, – что ты имела ввиду? В первый момент я подумал об отце, когда нашел ее. Что он, – Марк делает паузу, – что он что–то сделал. Но ведь это не возможно? Он, конечно, не ангел, но он бы никогда.

Молча смотрю на Золотарева и толком не знаю, что испытываю в данный момент. Жалость? Сострадание? Не смотря на плохие отношения, он никогда не думал и не подумает по-настоящему плохо о родителях.

Удивительная верность. Жаль, не ко мне.

– Действительно, – горько усмехаюсь, – с чего? Ведь он такой душка, да?

Марк щурится, и на секунду в его глазах как будто мелькает понимание.

– Что ты имеешь ввиду?

– Да так, забудь, – отвожу взгляд, – неудачно пошутила. На самом деле ничего такого не было в той записке. Решила попугать вас прессой, обиделась, что ты не поставил меня в известность о своей сильно беременной подруге. Зря ты так долго помнил об этом, причина оказалась банальной. А теперь прощай.

Разворачиваюсь с твердым намерением уйти. Не знаю, зачем эта встреча, зачем разговор, зачем вообще все.

– Подожди, ты о Жанне? – он снова это делает. Хватает меня за локоть.