Некоторые из семинаристов стали моими близкими друзьями. Приезжая в Москву, я занимаюсь с педагогами, работающими в их учебных или лечебных заведениях. Так что ни один семинар не заканчивается после отвальной.
Поездка на Валдай
С палатками, спальниками, кастрюлями, баками, поварешками и прочими художественными принадлежностями быта мы загрузились в автобус. Полный автобус педагогов, работающих с аутистами, олигофренами, даунами, дэцепэшниками, шизофрениками, слепоглухонемыми, онкологическими больными, выруливает на Окружную. Мы с Таней устроились на предпоследнем сиденье. Она тихонькая, вся в сером, да еще и в косыночке. Тихая-тихая, а подбить умеет! Сначала по ее просьбе я провела семинар для педагогов детских садов (в одном из них она работает логопедом), а теперь еду на Валдай. Мы познакомились на Сахаровском семинаре. С тех пор как ни приеду в Москву, нахожусь у нее в послушании.
Таня верующая, как почти все в этом автобусе, – дети педагогов все с крестиками на груди. На мне ни креста, ни звезды Давида. Как-то Таня спросила меня, неужели при такой работе я не верю в Бога. Я сослалась на профессора Эфроимсона – он хоть и был атеистом, помогал всем, кому мог. И на то, что живу в Иерусалиме. Прозвучало неубедительно.
Маленький мальчик рвется к водителю – рулить, мама его не пускает.
– Иди ко мне, будем отсюда рулить.
Мальчик подходит:
– Где руль?
– Сейчас будет.
Скручиваю газету в баранку, сажаю его на колени – едем.
– Крути быстрей.
Он крутит – мы едем быстрей.
– Два водителя в одном автобусе, – говорит мальчик. – А самолет сделать можешь?
Первая остановка. Все выходят из автобуса. Небо сгустилось – к грозе. Но перекусить успеем. Бетонные столы и лавки. Украсть невозможно.
Где это было? До Твери, после Твери? Я не запоминаю дорог.
Танина новая знакомая, яркая блондинка с красными ногтями, забивает место. Крестик с брильянтиком на тоненькой золотой цепочке. Похоже, неофитка, которую Таня приобщает к добрым делам. Точно. Она работает с детьми в отстойнике.
– Что за отстойник?
– Там содержатся дети, чьи родители под следствием, но еще не осуждены. Я туда хожу на добровольных началах.
– У нее муж – бизнесмен, – объясняет Таня, – хочет, чтоб Катя баклуши била. Увидишь еще, как она рисует и как ее любят дети!
– Елена Григорьевна, угощайтесь! – женщина с темными курчавыми волосами (типично семитская внешность, и тоже с крестиком) подносит персики. – Я вообще-то тут чужая. Прочла ваши книги и напросилась в поездку. У меня непростой случай, – показала она на стоящего поодаль юношу. – Вы о таких писали…
«Случай» приблизился к нам.
– Толя, это Елена Григорьевна, мы едем к ней на семинар.
– А руль она мне сделает? Я хочу руль!
В автобусе мы поменялись местами – Таня уступила место Толе, а сама села рядом с его мамой. Маленький мальчик, которому я сделала руль, вертелся около нас с Толей. «Российская газета» уже была свернута в большую баранку, так что теперь у нас было два руля – от игрушечного автобуса и от почти что настоящего. Толя посадил ребенка себе на колени, и они рулили вместе – шумно, но миролюбиво. То, что Толя время от времени странно дергает головой, ребенка не смущало. Дети спокойно относятся к такого рода отклонениям.
Разразилась гроза. Автобус плыл по водам.
– Рули быстрей, – волновался малыш, – а не то застрянем посередь чиста поля…
Толя рулил быстро. Баранка доживала последние секунды. Таня подкинула мне «Труд», и мы совместными усилиями сделали новый руль – прочнее прежнего.
Хляби раздвинулись, блеснуло солнце.