Или – безумен.

Потому что чем дальше мы двигались, тем непонятнее становились картины. Четкие и ясные у решетки, они все сильнее походили на бред умалишенного – во мраке. Свет факела тоже становился тусклее, так что складывать черточки и рваные линии в цельное изображение удавалось с трудом. Словно и сам художник терял рассудок, оттого его рука дрожала и создавала нечто нереальное. Город, парящий над пропастью. Каскады шпилей, арок, мостов – то ли образец высочайшего искусства, то ли кошмар. Искаженные часы, капающие кровью. Странный корабль, плывущий в небе. Человек с занесенным над головой пылающим мечом. Лица у него не было: вместо глаз, носа и рта плелись незнакомые символы-буквы. Армия… Огромный Змей, обвивающий хвостом город и пожирающий его жителей… Огонь, разрушение, руины и смерть! Ужас – живой, реальный, осязаемый разливался во мраке, заставляя нас тяжело дышать и почти выбивая из глаз слезы.

Еще шажок…

Оскаленные морды, когти, лапы…

Какие-то непонятные груды, кучи тел…

Эфрим.

Скалящееся со стены чудовище, тоже почти осязаемое.

Дальше… Девушка в развивающейся мантии и с крыльями за спиной… Она стояла вполоборота, казалось – миг, и покажет нам свое лицо, прячущееся за перьями. Из толстой косы выбились завитки волос. Такие реальные, что хочется поправить их рукой…

Я замерла, уставившись на последнее изображение. Очень похожая статуя встретила меня в Мертвомире.

Художник точно был безумен.

Но он, очевидно, тоже побывал за Дверью.

Остальная стена тонула во тьме, но ощущение, что оттуда на нас смотрят потусторонние глаза, ужас и тоска – не покидали.

– Как думаете, что все это значит? – глухим шепотом произнесла Мелания. Нервно выдернула из-за ворота звезду – знак своей святой, прижала к губам.

Почему-то говорить громко было страшно.

– Один из заключенных сошел в этой темнице с ума и начал бредить, – сердито и нарочито громко сказала Ливентия. Но все же отступила в сторону света. – Хотя не могу не признать – этот сумасшедший был настоящим гением. Никогда не видела таких… картин. Они же словно живые.

– Думаешь, он умер здесь? – вздрогнула послушница и обернулась, словно страшась увидеть сидящий в углу скелет. – Я слышала, что смерть художника наполняет его творения жизнью.

– Я думаю, что кто-то здесь слишком впечатлительный, – скривилась Ливентия, явно пытаясь не поддаваться силе рисунков. Но было очевидно, что красавице не по себе. Южную смуглость сменила неестественная бледность.

Сердито фыркнув, Ливентия отошла, Мелания торопливо бросилась за ней. Я посмотрела во тьму, за край света. На границе стояла крылатая девушка. Дальше скалился эфрим.

И он был почти живой…

Я поежилась и торопливо отвернулась.

Итан стоял неподвижно возле рисунка крылатой. Свет факела почти не достигал его, прятал в сумраке крылья. Парень поднял руку и медленно погладил нарисованные перья. Мне показалось, что его пальцы дрожат.

После увиденного всем было ощутимо не по себе, даже косорыловка не спасала от гнетущего впечатления. Странная стена пугала и в то же время – притягивала. Хотелось снова рассмотреть подробности, окунуться в нарисованный мир. Но что-то внутри сопротивлялось, кричало об опасности.

Не сговариваясь, мы повернулись к стене спинами, сбившись в тесную кучу возле решетки, поближе к факелу. Здесь была навалена подгнившая солома – хоть какая-то подстилка. Итан благородно отдал свой плащ замерзающей Ливентии и даже удостоился от нее благодарности.

– Поверить не могу, что сижу с вами в каком-то вонючем подземелье, – буркнула красавица, пытаясь разрядить обстановку.