– Сделаем! – кратко отозвался Тилль.

– Я надеюсь на этих новых шныров! Пчелиная матка откладывала яйца при старой слабой закладке, а личинки формировались уже при новой, с ее зашкаливающими силами.

Больше Гай ничего не объяснял, но губы Белдо тронула понимающая усмешка. Хороший подарок – эти зашкаливающие силы. Все равно что трехлетнему ребенку, покупающему в магазине игрушечный пистолет, подсунуть под его видом аннигилятор. И вот он идет по городу, палит из пистолетика во все стороны и, к радости своей, обнаруживает, что если направить пистолетик на машину, то она куда-то исчезает… Направишь на остановку – исчезнет остановка. И вот он дергает маму за руку и пытается ей похвастаться, но мама лишь отмахивается и разговаривает по телефону. Купили тебе пистолетик – вот и играйся, а маму не трогай!

– У пчел огромные силы, но что-то с ними может быть не так? – вкрадчиво вытягивая шею, спросил Арно.

Он, в отличие от Белдо, на воображение не полагался и предпочитал выяснять все до конца.

– С ними то не так, что привести они могут немного не того. А мы подумаем, как, используя «немного не тех», сделать ШНыр «немного не таким», – передразнил Гай.

Белдо забежал вперед, чтобы заглянуть Гаю в лицо:

– Неужели силы у новичков будут такими огромными?

– Не знаю. Но знаю, что особая пчела всегда зовет особого шныра, – отозвался Гай, но отозвался немного рассеянно.

Он думал о ребенке Яры и Ула. Пытался себе его представить, но вместо ребенка ему почему-то представлялся щенок гиелы в те первые минуты его рождения, когда мать только-только вылизывает его. Ее язык тормошит щенка, массирует, пробуждает его к жизни. Гай на своем веку перевидал многих щенков, многих велел утопить, но всегда умел увидеть и сберечь того самого, быстрого в полете, злобного, решительного, но вместе с тем покорного своему владыке щенка, от которого поведет потом новую ветвь. Вот и ребенок Яры представлялся ему почему-то щенком. Увы, человеческие дети так медленно растут! Должны пройти годы, прежде чем он научится осознанно пользоваться своим даром и сможет оказаться в Межгрядье, у тайника Митяя.

Что-то в этих мыслях заставило Гая остановиться и вернуться.

«Осознанно… – повторил он. – Осознанно… Да нет, это все равно что сбросить двухнедельного гиеленка с крыши в надежде, что он полетит… Как бы все выяснить наперед, чтобы не ошибиться? У кого?»

И Гай, покусывая ноготь, уставился на полукруг скал, замыкающийся на бумажном Межгрядье старого тетрадного листа.

Если человек ездит на лошади раз в год, он готов заплатить за удовольствие приличную сумму. Но если устроится работать, например конюхом, то вскоре даром вообще в седло не полезет. В сущности, в этом главное отличие между приятным и неприятным, увлечением и работой. Если ты можешь относиться к работе как к увлечению и всякий раз открывать в ней что-то новое – ты счастлив. Если нет – несчастен.

Йозеф Эметс, венгерский философ

Ул и Яра переживали один из счастливейших моментов. Все было ново для них: и смешное чихание ребенка, и его еще «нехоженые», новые, совершенно круглые, с нежной кожей пятки, и пушок на курносом носу с желтыми пятнышками сальных желез, и то, как он, сжимая губы, сердито кривит на сторону рот перед тем, как расплакаться. Все это было впервые, и все это было прекрасно.

Даже семейные ссоры, если они и происходили в тот период, были смешными, уютными и из-за какой-нибудь ерунды. Например, из-за того, кто будет катить коляску. Сценарий же ссор всегда был один.