Я был глубоко тронут его ласковой речью, вниманием, которое он оказывал мне, которого я – для него первый встречный – ничем не заслужил. Я невольно подумал, что уже много дней я живу среди чужих людей, дающих мне защиту, кров и пищу, а я… И я грустно опустил голову, подумал о своей несостоятельности, и слёзы скатились с моих ресниц.

Хозяин сошёл с веранды, нежно обнял меня и повёл в дом. Я не мог унять слёз. Скорбь бессилия, сознание величайшей доброты людей, защищающих брата, преклонение перед ними и полная моя невежественность, незнание даже мотивов их поведения, ужас лишиться их покровительства и дружбы и остаться совсем одиноким без них, – всё разрывало мне сердце, и я приник, горько рыдая, к плечу моего спутника, когда он сел рядом со мной на диван.

– Вот видишь, друг, какие контрасты играют жизнью человека. В страшный момент бури, когда всему пароходу грозила смерть, – ты весело смеялся и тем поразил и ободрил храбрых людей. Сейчас тебя заставила смеяться великая любовь и преданность друга, – а в результате ты плачешь, думаешь об ужасе одиночества и впадаешь в уныние от несуществующего будущего. Как можно потерять то, чего нет? Разве ты знал минуту назад, что будешь сейчас плакать? Ты потерял свои чувство юмора, мир и радость только потому, что перестал быть верен своему другу Флорентийцу, которому хочешь быть верным всю жизнь. Ободрись. Не поддавайся сомнениям! Чем энергичнее ты будешь гнать от себя мысли уныния, тем скорее и лучше ты себя воспитаешь и внутренняя самодисциплина станет для тебя привычкой, лёгкой и простой. Не считай нас, твоих новых друзей, людьми сверхъестественными, счастливыми обладателями каких-либо тайн. Мы такие же люди, как и все. А все люди делятся только на знающих, освобождённых от предрассудков и давящих их страстей, а потому добрых и радостных, и на незнающих, закованных в предрассудки и страсти, а потому унылых и злых.

В жизни есть только один путь: знание. Оно раскрепощает человека. И чем свободнее он становится, тем больше его значение в жизни всей Вселенной, тем значительнее его труд на общее благо и шире воздействие той атмосферы мира, которую он несёт с собою.

Возьми этот медальон; в нём портрет твоего друга Флорентийца. Очень хорошо, что ты так предан ему. Теперь ты сам видишь, что и родного своего брата, и не родного, совсем недавно встреченного, ты любишь одинаково сильно. Чем больше условной любви ты будешь сбрасывать с себя, тем больше любовь истинно человеческая будет пробуждаться в тебе.

Он подал мне довольно большой овальный медальон на тонкой золотой цепочке, в золотую крышку которого был вделан тёмный выпуклый сапфир.

– Надень его; и в минуты сомнений, опасности, уныния или горького раздумья возьми его в руку, думая о твоём друге Флорентийце и обо мне, твоём новом, навсегда верном тебе друге. И ты найдёшь силу во всех случаях жизни удержать слёзы. Каждая пролитая слеза отнимает силы, а каждая побеждённая – возводит человека на новую ступень могущества. Здесь на одном из древнейших языков человечества написано: «Любя, побеждай».

С этими словами он открыл медальон, и я увидел в нём дивный портрет Флорентийца.

Я хотел поблагодарить его, будучи полным благоговения и счастья. Однако в этот момент в дверь постучали, и я едва успел надеть медальон, не успев произнести слова благодарности. Но, должно быть, мои глаза передали ему мои мысли, он улыбнулся мне, подошёл к двери и открыл её.

Я увидел белое платье, чёрную голову, шею и полуоткрытые руки; но теперь этот силуэт уже не пугал меня. Странное чувство, уже не раз испытанное мною за эти дни – ощущение какой-то силы и обновления всего организма, – снова наполнило меня. Я опять будто стал вдруг старше, увереннее и спокойнее.