На губах больного появилась пена, он кашлянул, и изо рта его показалась кровь, которую Франциск быстро вытер полотенцем. Приподняв крышку мраморного стола, он положил палочку на место с такой же осторожностью, с какой её вынимал, и велел юноше пройти в большой дом больницы, разыскать старшую медсестру и попросить её немедленно прийти сюда. Тем временем он дал больному какое-то полоскание, подождал, пока кровотечение остановилось, и тогда дал ему ещё капель. С необычайной ловкостью Франциск наложил повязку на рану, подвязал руку больному на бинте к шее и сказал вошедшей сестре Александре по-французски:

– Больной нуждается в полном спокойствии. Кроме того, к нему, как и к вашему малютке-пациенту, никого впускать нельзя. Особенно строго оградите домик, в котором находится малютка, и передайте брату Кастанде, что я прошу прислать двух сторожей с белыми павлинами в больницу. Он всё поймёт. Пошлите кого-либо к Иллофиллиону, скажите, что я прошу его немедленно сюда прийти. Он сам знает, что ему с собой захватить. И сейчас же, даже сию минуту, прикажите сестре Алдаз принести сюда её больного. Кто-нибудь, да хоть ты, мой друг, – обратился он к юноше, сыну крестьянина, настолько одуревшему от целого ряда неожиданных событий, что он стоял, разинув рот. Перейдя на туземный язык, Франциск продолжал:

– Пойди вместе с начальницей и принеси сюда детскую кроватку, которую тебе укажут. А отцу помоги дойти вот сюда.

Говоря это, Франциск отодвинул в сторону нечто вроде ширмы, которую я вначале принимал за стенку. Там оказалась ниша, в которой стояла кровать с чистейшим постельным бельём. Туда уложили больного, и Франциск сказал сестре Александре снова по-французски:

– Спешите, в лесу бродят два карлика, они злы и опасны. Ни маленький больной, ни этот силач не должны подвергаться их нападениям. Даже встреча с ними сейчас может быть опасна для пациентов и кого бы то ни было. Я буду охранять моих больных и сестру Алдаз. Вы же спешите выполнить всё, что я сказал.

Когда сестра и юноша вышли, Франциск, от лица которого словно исходил свет в виде потока лучей, переставил кое-какие вещи в комнате, и я понял, что он готовил место для кровати карлика. Глядя на него, я всё более и более изумлялся. Бог мой! Что это были за глаза, какие это были движения! Я ощущал всем существом, что Франциск не стул отставлял, а молился. Он не просто действовал на земле, совершая даже самые простые дела, а будто прославлял Бога каждым своим движением. Улыбка не сходила с его лица, улыбка, выражающая счастье жить. Он посмотрел на лежащего на кровати угрюмого и грубого силача, увидел, как по его огромным щекам вдруг покатились слёзы, подошёл к нему и таким ласковым голосом сказал ему несколько непонятных мне слов, что у меня в сердце точно благодать разлилась.

Погладив его лохматую голову, он помог ему повернуться на другой бок, и через пару минут его дыхание стало ровным и тихим; я понял, что больной заснул.

На руках Франциска всё ещё оставались багровые следы от тисков крестьянина-силача. Мне казалось, что они даже стали ещё страшнее на вид, и вот-вот из них брызнет кровь. Я только хотел было сказать, что пора ему заняться самим собой, как в этот момент сестра Алдаз внесла на руках прикрытого простыней Максу. Юноша, на лице которого читалось теперь только восхищение красотой девушки, нёс кровать малютки. Он так и стоял посреди комнаты, не сводя глаз с очаровательного личика Алдаз, держа в руках лёгонькую бамбуковую кроватку и окончательно потеряв соображение. Целая гамма стольких разнообразных переживаний, испытанных им за полчаса, очевидно, не могла уложиться в его мозгу. Он был так комичен, что я не мог удержаться от смеха, видя в этом юноше свой собственный портрет «Лёвушки – лови ворон».