Хакон усмехнулся в рыжую бороду: про «княжича», то есть молодого василевса Романа, он уже слышал от своих купцов. Не достигший еще двадцати лет сын Константина успел овдоветь и связался с девушкой по имени Анастасо – очень красивой, но безродной. Ее отец содержал гостиный двор, а она не просто работала там, но и служила наложницей всем желающим… Однако, несмотря на это, Роман обвенчался с ней и объявил своей законной женой!

– И вот таких блудящих девок князья греческие в жены берут и княгинями ставят! – возмущалась Ведома. – С гостиного двора! Срамно и подумать, чтобы наши князья и бояре до такого дожили. А вы говорите – христиане!

– Да, да! – насмешливо подхватила Еглута, мать князя Станибора. – Мы вот уж тут думали, может, Святослав-то Ингоревич себе тоже кого нашел… в гостином дворе, а про нашу невесту и забыл?

Прияна стиснула зубы, надеясь, что в полумраке гридницы, освещенной только факелами на стенах и огнем в двух очагах, ее досадливый румянец не будет особенно заметен. Кому другому она бы ответила, но перед княжьей матерью приходилось молчать. Тридцать лет назад Еглута была лишь одной из многих младших невесток на Ведомиловом дворе. Но голядка сделала то, чего не удалось больше никому из Велеборовичей: сумела сохранить жизнь и свободу себе и своему сыну, когда русин Сверкер захватил власть над днепровскими кривичами и истребил княжий род. Двенадцать лет Еглута прожила в глухом лесу, в то время как ее подрастающий сын носил волчью шкуру вилькая[4]. И только после того как киевский князь Ингорь одолел Сверкера, Еглута и Станибор смогли объявить о своих правах.

Когда Станибор водворился в Свинческе, Еглута тоже покинула чащу и стала жить при сыне. Она теперь называлась «старая княгиня» в противовес привезенной из Киева молодой княгине русского рода – Прибыславе. Таким образом, в Свинческе проживало целых четыре женщины из владетельных родов, так или иначе связанных с прежними и нынешними князьями.

А если все пойдет как уговорено, то юная Прияна станет княгиней в Киеве и тем превзойдет свою родню.

– Да, Улебович! – Ведома, озабоченная судьбой младшей сестры, посмотрела на Хакона. – Что твои люди говорят? Толковали они с Эльгой про нашу девушку?

– Толковали. – Хакон с недовольством поджал губы. – Да толку не добились. Сказала Эльга, мол, рано сыну жениться…

– Рано? – возмутилась Ведома. Сама она вышла замуж за человека куда ниже родом и поэтому особенно стремилась к тому, чтобы ее сестра вступила в наиболее почетный брак. – Да ему же… двадцати еще нет, да? Но он меч получил… – Она задумалась. – Свой Святославль строить он ехал… семь лет назад. Как Орча родилась. И уже отроком. Ему девятнадцать лет! У иных молодцов уже дети трехлетние в такие годы!

– Может, хворый какой? – усмехнулась Еглута.

– Да какой же хворый! – покачал головой Миродар, недавно видевший Святослава. – Князь удал и здоров. Ростом не очень вышел – в отца, зато могуч, как дубок.

– Может, мать не хочет молодой княгине уступать? Сейчас ведь она – среди всех киевских жен первая, а как появится у князя супруга, так материн срок выйдет: ее дело вдовье.

– Может, и так, – не стал спорить Миродар. – А может, иное дело…

– Какое? – нахмурилась Ведома.

– Не по нашему бы уму княжьи свадьбы судить…

– А ты, Улебович, что скажешь? – Ведома повернулась к Хакону. – Ты знаешь, почему твой племянник с женитьбой тянет?

Хакон тяжело вздохнул и покосился на приехавшую с ним жену. Соколина приходилась родной дочерью знаменитому воеводе Свенельду, который оставил ей в наследство прямой и решительный нрав. Благодаря ему она не боялась «княжеских баб», хотя знатностью, будучи дочерью пленницы-уличанки, им сильно уступала.